Сорванная «Башня»

У нас все были влюблены в математичку Юлию Борисовну. Малыши, не обращая внимания на запреты, называли ее мамой, и каждый придумывал историю о том, как они разлучились. И как, наконец, Юлия Борисовна узнала, куда направили ее ребенка, и пришла работать в наш детдом, чтобы найти его и забрать. Особенно обожали учительницу девчонки. На переменах они непременно ходили за ней по пятам, а после уроков поджидали возле главного входа, чтобы проводить до самых ворот. Юлия Борисовна жила в центре поселка, и мы все знали, что она скоро возьмет своего ребенка домой. Просто документы пока не дошли, и поэтому она не знает, кто именно однажды поедет к ней навсегда.

Иногда математичка брала кого-нибудь из первоклашек к себе на воскресенье. Мы тогда учились уже в четвертом и жили в старшем крыле, но все равно вечером приходили слушать, как очередной счастливчик взахлеб рассказывает о вчерашнем сказочно проведенном дне. У Юлии Борисовны была хорошенькая квартирка на первом этаже и пушистая кошка Даша. Даша ходила гулять через форточку и один раз принесла домой мертвого воробушка. Юлия Борисовна кошку не ругала, а только вздохнула и отправилась с Настькой Кузнецовой хоронить птичку во двор. В понедельник Настька принесла в детдом перышко, чтобы ей поверили. Остальная мелюзга ужасно завидывала и подглядывала, куда она его прячет. Потом перышко, конечно, украли. Было много плача, и Кузнецова поехала к Юлии Борисовне на воскресенье вне очереди.

На следующий день Настька с гордым видом и под большим секретом всем рассказывала, что именно она и есть потерявшаяся дочка Юлии Борисовны и что у нее скоро будет даже папа - Дамир Леонидович. Кузнецову, конечно, подняли на смех. Она толстая, с поросячими глазками и писается по ночам. А математичка - красавица. Глаза у нее большие, светло-зеленые, а волосы длинные и рыжие, вьются по плечам. Дураку понятно, что и ребенок ее должен быть рыжим и с такими же конопушками. Хотя во всем детдоме рыжих было всего двое: восьмиклассник Ященко и Витька Кальницкий из нашего класса. У Ященко была мамаша, которая сидела в тюрьме, а Витька, хоть и попал к нам из дома малютки, о родителях помалкивал. Юлия Борисовна ему, конечно, нравилась. Но, я думаю, он больше хотел, чтобы его мамой оказалась какая-нибудь киноактриса, а не простая учительница математики.

Витька уже два раза был в кино. Сбегал в воскресенье после ужина, а возвращался через форточку в девчоночьем туалете на первом этаже. По выходным воспиталки не проверяли вечером спальни в нашем крыле, потому что некоторые из старших уезжали к родственникам. Кальницкий говорил, что в кино пролезть в толпе без билета очень просто. А потом можно сесть на пол, в углу возле первого ряда. Бабки-билетчицы в темноте не увидят. В следующий раз он обещал взять меня с собой.

За это я всегда давала ему списывать и никому не рассказывала, что мы бегаем за территорию детдома. Выходить за ворота запрещалось. Воспитательницы грозились, что за нарушение отправят в колонию. Мы еще летом сделали под забором маленький подкоп и иногда во время послеобеденной прогулки уходили в новый район, к озеру. Там шла стройка, и было жутко интересно лазать по бетонным плитам и огромным кучам песка. Витька говорил, что это не озеро, а залитый водой котлован. И что его скоро засыплют песком и будут строить многоэтажки. Я не очень верила. Во-первых, это было настоящее озеро, в нем даже мальки водились. А во-вторых, зачем его засыпать? Гораздо лучше будет построить дома на самом берегу, чтобы было красиво.

Иногда я мечтала, как после детдома, когда я буду работать на швейной фабрике, мне дадут комнату в одном из этих домов. Прямо рядом с озером. Все девчонки, у кого не было родственников, после окончания детдомовской восьмилетки шли на швейную фабрику. Сначала они работали ученицами, а потом становились мастерами, выходили замуж и приходили к нам в гости рассказывать о своей жизни. Было неинтересно, но всех заставляли слушать и задавать дурацкие вопросы.

У нас с Витькой по математике в первой четверти были тройки, и нам велели ходить к Юлии Борисовне во внеклассный дополнительный кружок. Там мы решали всякие задачи, а потом иногда шли в столовую пить чай. Тетя Таня разрешала нам брать целый чайник и поднос с кружками из кухни, а Юлия Борисовна приносила печенье и другие вкусности. Даже вафельные тортики. Мне больше нравились с коричневым кремом. И вот, новенькая сначала появилась в этом математическом кружке.

После уроков всех в детдоме заставляли переодеваться в домашнюю одежду, а школьную форму вешать в шкафчики. Большинство девчонок в тот год носило только что выданные фланелевые платья с карманами. Синие, с мелкими белыми кружочками. Под платья разрешалось надевать прошлогодние желтые джемперы. Кстати, все равно было холодно. Уже наступил ноябрь, все листья давно сожгли, только снега еще не было.

Мы с Кальницким как только зашли тогда в класс, сразу эту новенькую увидели. На ней был такой обалденный мохнатый свитер. Нежно-лиловый. И джинсы! А еще, у нее были настоящие косы. Черные, до самой середины спины. И в них такие классные бантики... Нам в детдоме волосы отращивать не разрешали, но у некоторых девчонок до следующей стрижки успевали вырастать короткие хвостики. Их перехватывали коричневыми, под цвет формы, лентами. В общем, новенькая выглядела как сказочная принцесса. Только слишком черненькая. Юлия Борисовна усадила ее за первую парту. Кружок в этот раз прошел плохо. Все только и делали, что таращились на свитер и косички новенькой. Чай мы тоже пить не пошли. Математичка отвела новенькую в учительскую раздевалку, и они вместе вышли за детдомовские ворота.

Как мы в тот вечер спорили! Я говорила, что это дочка Юлии Борисовны. Которая, наконец, нашлась. Остальные кричали, что в детдомах такую одежду не выдают. И волосы длинные носить нельзя. И вообще, таких детдомовок не бывает. Витька на меня тоже орал. Что у рыжей мамаши не может родиться черномазый ребенок. В конце концов, я на всех обиделась и убежала в свою спальню. Там мы с девчонками тоже еще немножко поспорили. Пока не пришла ночная дежурная воспитательница и не пообещала нас выставить всей спальней в коридор, в одних рубашках.

Потом новенькая начала учиться в нашем классе, но в детдоме не жила, а уезжала на белой машине или же уходила вместе с Юлией Борисовной на автобусную остановку. Выяснилось, что зовут новенькую Юсупова Яна. Я тогда торжествующе посмотрела на Витьку. Ведь математичкина фамилия была Петрова. Но он даже не повернулся в мою сторону. Мы с ним больше не разговаривали. Он начал дружить с этой Юсуповой. Вообще, все к ней липли, подлизывались - аж противно было. А она вечно хвасталась своим папой Дамиром Леонидовичем и рассказывала, как он скоро женится на нашей Юлии Борисовне и та станет ее новой мамой. Оказывается, одна мама у нее уже была. Я замечала, как при этих словах у Витьки Кальницкого бледнело лицо и кривились губы. Раньше это случалось, если он сердился или - когда мы еще жили в младшем крыле - собирался заплакать. И вправду, зачем человеку две мамы?

Мне было скучно. На прогулках я теперь бродила по детдомовской территории одна. Иногда забиралась к тете Тане на кухню, пила чай, слушая ее непонятные истории "про жизнь". Как-то я решилась сбегать к нашему озеру, но пришлось повернуть обратно прямо от начала стройки: на берегу, у самой кромки, стояла Юсупова в своей дутой красной курточке, а Витька что-то громко ей рассказывал, прыгая по мерзлому песку. Я вернулась в детдом и до самого ужина проревела в малышовой раздевалке, уткнувшись лицом в чужую вязаную шапку.

А вечером Яну Юсупову начали искать. Сначала математичка, воспитательницы, нянечки, срочно вызванный из дома директор. Потом приехали какие-то дядьки на знакомой белой машине. Потом милиция. Юлия Борисовна рыдала в учительской. За ужином Витька молча ковырялся в тушеной капусте. Лицо у него было очень белое, волосы спутаны, а на руках - свежие ссадины. Я решила с завтрашнего дня пересесть за другой столик. Можно спроситься у воспиталки и поменяться с кем-нибудь из мальчишек.

После ужина весь детдом, кроме дошкольников, выстроили, как на праздничную линейку. Спрашивали, кто с Юсуповой дружил, где ее сегодня видели. Мы молчали. Потом всех распустили, кроме нашего класса. Опять задавали вопросы. Пришла математичка, то и дело вытирая распухшее лицо измятым платочком. Почему-то мне было ее совсем не жалко. Особенно долго расспрашивали Кальницкого. Он держал руки в карманах, шмыгал носом и говорил, что последний раз видел Юсупову в столовой во время обеда.

Так ее и не нашли. Перед самым Новым годом я заболела воспалением легких, и меня отправили в больницу, а потом в бесплатный санаторий. Когда я вернулась, в начале последней четверти, у нас была другая учительница математики. Мамой ее никто не называл. Витьку Кальницкого я тоже больше не видела. Девчонки сказала, что он сбежал из детдома еще в марте. Наверное, решил свою маму найти сам.

А котлован и вправду засыпали. Теперь на том месте новое женское общежитие швейной фабрики.