   |
Идеалистка
Гость
|
 
Вот, полуночничаю и потихоньку сочиняю... Повесть моя застаивается, зато вчера написала рассказ... Читайте.
Мальчик со шпагой
Женьке было жалко шарф. А еще больше – себя. Потому что голую шею лизал противный холодный сквозняк, а прикрыть ее руками он не мог, – в ладонях крепко сжимал шпагу. Впрочем, на шпагу она теперь вовсе не была похожа (чего Женька и добивался). Клинок в самодельных картонных ножнах выглядел палкой, а рукоять три раза окручивал жиденький вязаный шарфик. Грозное оружие стало похоже на свернутое самодельное знамя, а его хозяин – на проигравшего битву генерала.
Только лицо вовсе не генеральское – бледное, с редкими зимними веснушками.
Женькины руки, засунутые за виток шарфа, не замерзли, но как-то закостенели и отказывались подчиняться. Хотя пары минут хватило бы, чтобы размять непослушные пальцы, Женька не рискнул бы выпустить шпагу даже на сотую долю секунды. И не потому, что боялся за ее сохранность. Теперь шпага была его единственным другом и советчиком. И, как это ни странно, Женька уверил себя, что пока рукоять лежит в его руках, ничего плохого с ним не случится.
И правда, с самого утра, пока шпага была с ним, ничего и не произошло.
Женька гордился своей фамилией, – Оболенский. Правда, папа с мамой часто убеждали его, что к знаменитому княжескому роду они имеют такое же отношение, как Юрий Гагарин – к роду князей Гагариных. Ну и пусть! А Женька верил, что в его жилах течет пусть не голубая, а вполне обычная, но зато самая, что ни на есть, “благородная” кровь. И, как бы в подтверждение его потаенных мыслей, когда семье случайно удалось получить две комнаты в доме, который еще до революции принадлежал Женькиному прадеду, он раскопал на чердаке старую, потемневшую от времени шпагу. Если не считать, что от лезвия на самом конце был отколот осколок, длиной с ученическую линейку, она была абсолютно целой.
И Женька усердно чистил ее старой зубной щеткой, и отполировал гладкий шарик на конце рукояти, и даже клинок пробовал заточить, – а потом повесил ее над жесткой, старенькой тахтой. Никому, кроме прадеда, шпага, конечно, принадлежать не могла, он так сразу и заявил! Мама, единственно, сказала, что у Женьки слишком впечатлительная натура, а вот папа промолчал, спорить не стал. Это папин дед жил раньше в их доме. Только он его совсем не знал, даже никогда не видел. Женька тоже никогда не видел своего деда, папиного отца, и понимал, что это очень грустно.
Но, отчасти мама тоже была права, говоря про Женькину натуру. Был он такой, как говорят, “интеллигентный”, короче, маменькин сынок. Но это с виду. Конечно, Женька боялся собак, не гулял со старшими мальчишками, – по правде сказать, и друзей-то у него не было, – любил уткнуться с книжкой где-нибудь в уголке, но это не значит, что он был размазня или плакса. Просто такой вот уродился… Тихий.
С таким характером, Женька в школе был самый незаметный третьеклассник. Не шалил, не выкрикивал, не бегал на переменах. Правда, учился неровно, – с тройки на четверку – но, может быть, поэтому его в классе не дразнили, не считали зубрилой. Да и не за что было. Женька редко читал учебники, не любил математику и, особенно, рисование. Не потому, что плохо рисовал (хотя, на самом деле, плоховато), а потому что его вела новая учительница, только что выпущенная из института. И сразу принялась командовать. Здесь криво, здесь плохо, а здесь герой Советского Союза Мересьев похож на оборванца. Женька искренно не понимал, зачем заставлять человека рисовать, если потом все равно придется переделывать. Рисовать – это же как стихи писать, не всякий может. А что Мересьев в драной одежде, – так в какой же ему и быть после долгой жизни в лесу? В кителе с орденами что ли?
Но главная беда произошла совсем не поэтому.
Когда вчера третий А пришел на урок рисования, учительница сказала, что каждый должен нарисовать своего дедушку. У многих мамины и папины отцы воевали с Гитлером, у других не вернулись с войны, поэтому все принялись за работу с энтузиазмом. А Женька не знал, кого рисовать. Он деда никогда не видел, а в семье о нем никогда не говорили. И, когда Женька однажды спросил, папа как-то сник, а мама быстро выставила сына с кухни.
Но был еще прадедудушка…
Правда, про него Женька тоже ничего не знал, но над кроватью висела шпага… А предать ее
было нельзя. И Женька принялся рисовать дореволюционного офицера, как он его представлял.
– Эй, Женька, это кто такой? – влез нахальный Валька Власов, Женькин сосед по парте.
– Прадедушка… – пояснил Женька и еще сильнее засопел над рисунком. Руки у офицера выходили то слишком длинные, то слишком короткие.
– Врешь!
– Отстань…
Вот этого Женьке никак не следовало говорить; Валька был вредина, и теперь нарочно бы не отвязался. Так и случилось.
– Геньч, посмотри кого Оболенский нарисовал!
Серьезный Генчик Заяц, перегнулся с соседней парты и заглянул через руку. Женька хотел спрятать рисунок, но не успел.
– Врет, – подтвердил Генчик. – Это мушкетер какой-то.
Женька хотел сказать, что Генчик сам мушкетер, но подумал, что это будет как… Как ком-пли-мент, вот! А он хотел, чтобы наоборот.
– Дураки… – прошептал Женька. Он умел иногда проявить решительность.
– А ты врун, – заявил Валька. – Откуда у твоего деда шашка?
– Не шашка, а шпага. И это не дед, а прадед. Он еще до революции жил.
Валька недоуменно пожал плечами: “Сказали же дедушек рисовать”…
– Да брось ты его, чокнутого! – И Генчик вернулся к себе за парту.
А через несколько минут прозвенел звонок, и Женька сдал рисунок.
Но на следующий день (то есть сегодня), он пришел в школу не просто так. Когда ребята не поверили, что у Женьки есть такой прадед, получилось, что его как бы и правда не было. А такого Женька допустить никак не мог; зря он, что ли, неделю возился со шпагой? И… Шпага же не виновата, что Женьке не верят, а она ведь тоже есть.
И, перед школой, – благо, учились во вторую смену – он осторожно снял шпагу со стены, вставил в самодельные ножны, покрашенные коричневой гуашью, и, прицепив к лямке портфеля, вынес из дома. Люди на улице не оглядывались, значит, не замечали.
На перемене между первым и вторым уроком Женька осторожно вынул клинок и… Весь класс сперва подбежал к парте.
“Ну, что, – с расстановкой спросил Женька, – теперь верите, что у прадедушки была шпага?”
Но вышло совсем не то, на что он рассчитывал. Девчонки заохали, что Оболенский просто зазнается, некоторые мальчишки завистливо отодвинулись, а Валька, Генчик и еще трое начали откровенно насмехаться.
– Откуда мы знаем, что это дедушкина шпага? – ухмыльнулся Генчик, – Может, твой папа ее на барахолке купил!
У деда-генерала
Лошадь захромала,
Каска сбилась,
А шпага обломилась! -
противным голосом проблеял Валька.
Вот тут-то Женька и выпустил рукоять.
Левой рукой он как-то неловко толкнул Генчика, а правой – с размаха влепил Вальке кулаком по носу. Удар пришелся вскользь, но кровь все равно побежала. От растерянности никто даже не вмешался, но, не успел Валька зажать нос, как в классе показалась завуч. Особенным чутьем она сразу определила зачинщика и немедленно приняла меры.
– Власов, – к врачу! Оболенский, – к директору! – приказала она.
Женька повиновался вовсе без испуга, потому что находился в каком-то странном исступленном состоянии. В приемной директрисы ему сказали ждать. Он присел на краешек стула, уперся о рукоять шпаги и стал смотреть в окно. А через несколько минут в кабинет вошла учительница рисования. И в руках у нее Женька разглядел свой рисунок.
Вот тут Женьке вдруг стало страшно, и очень тоскливо.
– Сударь, сделайте милость, отворотитесь. Вы на мне дыру протрете.
Женька даже не сразу сообразил, кто это и кому говорит. Но, встряхнувшись, встретился взглядом с парнем, сидевшим на противоположном сиденье.
И тут Женька догадался.
Сев в электричку, он сразу обратил внимание на парня напротив. Он был довольно высокий, широкоплечий, с длинным тонким носом, темными пухлыми губами и жидкими черными волосами. Он, казалось, внимательно читал какую-то небольшую толстую книжку.
Но Женьку заинтересовала не книжка, а именно нос парня, а точнее, даже не нос, а маленький шрам у самого уголка глаза, возле переносицы. Шрам был похож на маленькую стрелку, только без одной косой палочки. То есть, – на черточку с приставленной к ней половинкой латинской буквы V.
Поскольку глядеть в окно Женьке не хотелось, он уставился прямо на эту черточку-стрелочку. На самом деле, он давно уже думал о сегодняшнем дне, и хозяина шрама вовсе не видел, но тому, естественно, казалось, что все это время Женька глядит прямо на него.
– Сударь, не могли бы вы отвернуться? – повторил парень.
Тут в Женьке неожиданно взыграло строптивое упорство.
– Не мог бы! – отрубил он.
– Ну… – немного смутился парень, – Тогда смотри.
Естественно, что после такого ответа Женька фыркнул и демонстративно отвернулся к окну. В слабом отражении он заметил, что парень опять уткнулся в книгу.
Ну и пускай!
Женька подумал, что если он не застанет папу на месте, дело может очень плохо кончиться. Хотя бы потому, что денег на обратный билет у него нет. Да еще потому, что возвращаться поздно вечером домой одному не только жутковато, но и, пожалуй, опасно. Тем более что Женька теперь отвечает не только за себя, но и за прадедушкину шпагу. А ведь взрослый человек наверняка догадается, что в руках у мальчишки вовсе не палка с намотанным шарфом.
И Женька еще крепче стиснул рукоять в онемевших пальцах. Вернее, ему так показалось, потому что сильнее, чем он уже сжимал, сжать было нельзя.
Но даже, если папа будет на объекте, – как сказать ему про все, что сегодня случилось? И с чего начать?
С того, как завуч обвинила его в “безобразной драке”? Или с того, как он признался учительнице рисования, что его прадед был князь и, наверное, белый офицер? Или, наконец, с того, как они вдвоем, вместе с директрисой, заявили, что он подрывает порядки советской школы?
Но страшнее всего Женьке было признаться, что он не только не отрицал всех этих обвинений (то есть, отрицал, конечно, но совсем не так, как от него ждали), а еще и сбежал из кабинета.
Сам себя Женька легко мог оправдать, но он понимал, что все его доводы не покажутся папе убедительными, тем более, когда сыну наверняка грозит исключение. Не из школы, так из октябрят. Хотя… Женька надеялся, что из октябрят еще не исключают, – только из пионеров.
Но вот пионером Женьке теперь точно не стать!
Учительница рисования даже не заметила Женьку (он сидел к ней почти что спиной); сразу же прошла в кабинет директора. Что там происходило, он не слышал, но чувствовал, что дела его плохи. И даже шпага не придавала уверенности.
Но, когда в приемной показалась завуч и сказала Женьке зайти, оставить оружие он не рискнул.
– И так, – грозно произнесла учительница рисования, – кого это ты изобразил вчера на уроке?
– Прадедушку…
– Ты врешь, но это не важно! Почему же ты не нарисовал дедушку, – она сделала особое ударение на слове “дедушку”, – как я сказала?
Женька с удивлением нашел в себе мужество возражать.
– Я не вру. А дедушку не нарисовал, потому что не помню…
– Дедушку не помнишь, а прадедушку помнишь? – язвительно поинтересовалась учительница.
Отвечать было нечего. Женька решил, что будет молчать, но не получилось.
– А Власова ты почему избил? Почему устроил всю эту безобразную драку? – взяла слово директриса.
– Я не бил, а только один раз и ударил, – прошептал Женька, глядя в пол. – Он сам виноват.
– В чем же, интересно? – опять вмешалась учительница.
– Он стал насмехаться над прадедушкой.
Женька понял, что влип. Даже взрослые ребята ничего не могли доказать директрисе; куда уж вовсе не отважному третьекласснику! Но и выпутаться он никак не мог, – раз спрашивают, обязан отвечать.
– И ты думаешь, что этого достаточно?
– Да…
Больше всего Женька боялся, что сейчас разревется. От обиды, от несправедливости… От того, что никто не хочет даже выслушать! Но он держался изо всех сил.
Первой не выдержала учительница рисования.
– Анна Семеновна, но это же бред его больной фантазии! Какой еще прадедушка мог взяться у Оболенского?!
Завуч удивленно переспросила: “Оболенского”?
И вот тут Женька выпалил:
– Так и есть! Мой прадедушка – князь Оболенский.
На долю секунды воцарилась полная тишина. Но только на долю секунды…
– Что-о-о? – изумилась учительница.
– Как ты сказал? – переспросила директриса.
– Князь Оболенский.
Тут произошло что-то вовсе странное.
– Лечиться тебе надо, Оболенский, – печально сказала завуч. – Ну, откуда у нас в Юрьевске взяться князьям?
Женька не знал, откуда.
– А на рисунке, – добавила она, – ты просто нафантазировал романтический образ. Ведь ты же не мог видеть своего прадедушку?
Отпираться было глупо, и Женька кивнул. Он вдруг странно устал ото всей этой истории. Хотелось домой, очень хотелось. Скорей бы отругали, ну, вызвали родителей, и отпустили.
– Только какой-то странный образ красноармейца, – не унялась учительница рисования. – Его прадед должен был еще на Гражданской побывать. Шпага, ботфорты…
“Так…”, – начала завуч, но тут Женька сказал такое… Такое, что сам себе до сих пор не мог простить, – единственное, за сегодня!
– А почему красноармеец? – тупо спросил он. – Разве князь мог воевать в Красной армии? А шпага и до сих пор у меня есть.
“Он подрывает порядок советской школы! Дерется! Рисует, черт знает, что!” – не выдержала директриса.
– Ну, знаешь! – задохнулась от возмущения учительница, – Это уже… Это… Это антисоветчина!
– Да что вы слушаете, Евгения Николавна, – вмешалась завуч, – какая еще шпага?
“Вот же она!” – воскликнул Женька. Действительно, шпага до сих пор была у него в руках, и странно, что ее не заметили раньше. Но ее появление произвело эффект разорвавшейся бомбы.
Евгения Николаевна отчего-то взвизгнула и попятилась, завуч попыталась взяться за конец ножен, а директриса надвинулась на самого Женьку. И вот тут он не выдержал, – прочнее перехватил клинок и пулей бросился из кабинета. Кажется, там не сразу опомнились, а он успел ворваться в раздевалку, сорвать с вешалки пальто и выскочить на улицу. Вот только там он и понял, что погиб.
Электричка, между тем, мало-помалу наполнилась народом, и уже несколько человек вынуждены были стоять в проходе. Женька пробежал по ним взглядом: ничего особенного, обычные будничные лица.
На остановке в вагон вошло еще человек десять, и среди них – сухая высокая бабка, которая остановилась как раз напротив Женькиной лавочки.
– Садитесь… – поднялся Женька.
– Пожалуйста! – докончил кто-то другой.
Женька с удивлением посмотрел на парня с книгой; тот стоял и с неменьшим удивлением гля-дел на него самого. Потом парень заложил книгу пальцем и двумя широкими шагами вышел в проход. Женька сам не понял, почему неожиданно последовал его примеру.
Парень тут же снова уткнулся в книгу, а Женьку притерли возле него. Он даже заглянул разок через плечо; в книге говорилось что-то про Ивана Авросимова. Потом Женьку начали постоянно толкать, а, поскольку выпустить шпагу и взяться за ручку лавки он не мог, положение его сделалось самое незавидное.
Электричка бежала ровно, и Женька даже этому был рад. Если бы остановки не были такими редкими, можно было бы их пересчитать, и ехать было бы не так скучно. И, если бы не шпага, можно было бы… Хотя нет. Если бы не шпага, Женьки и не было бы в этой электричке.
Парню с книгой, кажется, тоже было скучно. По крайней мере, он несколько раз косился сверху на Женьку, когда перелистывал страницы. И так, с интересом, косился.
Женьке самому стало любопытно. Но как только он поднял глаза, парень кивнул ему, потом показал глазами на тамбур и одними губами прошептал: “Пойдем…”
Вокруг было немало народа, поэтому Женька не испугался, но вслед за парнем двинулся с неохотой. А когда двери тамбура захлопнулись, парень вдруг придвинулся почти вплотную и жадно попросил: “Дай посмотреть, а?”
– Что? – пискнул Женька.
– Шпагу!
От ужаса у Женьки в горле сжался тугой комок. Бежать назад в вагон – бесполезно, и на остановке не выскочишь! Он отскочил в дальний угол тамбура, но тут же понял, что затея безнадежная.
Но парень как-то сразу успокоился.
– Не бойтесь, сударь, я же не собирался вас грабить! Я понял, что шпагу вы живым не отдадите. Пожалуйста, можете оставить ее при себе, – я же не знал, что это имеет такое значение.
Женька облегченно перевел дух, но из угла не вышел. Поняв, что нужно как-то сгладить ситуацию, он пробормотал: “Не надо звать меня “сударь”…”
– Могу и “товарищем”, – дипломатично отозвался читатель, – а могу… вообще не звать, если хотите…
– И на вы называть меня не надо, – так же сумрачно отозвался Женька, – меня Женей зовут.
Подумал и добавил: “А вас?”
– Павел, – отозвался тот. Замялся и вставил: “Павел-Михаил”.
Женька хотел, было, сказать, что таких имен не бывает, но не рискнул. Еще два часа назад его самого уверяли, что никакого прадедушки у него нет. И вообще, ехать еще долго, а попутчик, кажется, не плохой человек. Можно поговорить…
– А откуда… А почему вас так назвали? – глупо спросил он.
Но Павел неожиданно усмехнулся.
– Это не меня назвали, а я сам себя назвал. В честь прадеда.
И тут у Женьки нечаянно вырвалось: “А в моего прадеда никто не верит!”
Павел наконец-то закрыл книгу и с интересом взглянул на собеседника: “Ну-ка рассказывай!”
Выслушав сбивчивый Женькин рассказ, Павел еще раз невесело усмехнулся. Потом провел ладонью по жидким волосам и высказался: “…, пропал ты парень!”
Такие слова Женька раньше слышал только во дворе от дяди Леши, когда тому опять задерживали зарплату. И сейчас он даже слегка покраснел от ужаса, что Павел ничуть не стесняется в выражениях и, наверное, один из “шпаны”. Но тот, кажется, понял его опасения.
– Не думайте, князь, что наскочили на шантрапу. Просто… Просто вы еще очень молоды, и не знаете жизни. Мне приходилось встречаться с людьми, подобными вашей тезке, Евгении Николаевне. Поверьте, их надо давить как гадин…
Женька не понимал, издевается Павел или нет, обращаясь к нему то князь, то сударь, то на ты,
то на вы. Но от последней фразы его просто прожгло ознобом. Давить?! Живых людей?
– Извини, Женя, я, кажется, перегнул, – смутился тот. – А вот эта твоя завуч – отличная тетка! Она ведь все время старалась тебя выгородить. Надо было тебе во всем с ней соглашаться…
Надо было, да теперь ничего уже не поделаешь!
– Ну, а сейчас куда едешь?
– В Егорьевск.
Павел присвистнул. И неожиданно задумавшись, начал высчитывать что-то на пальцах. Женька внутренне сжался. Он понял, что для него еще далеко не все неприятности закончились. И даже шпага больше не поможет… Неужели он проехал свою остановку? Наконец, Павел глянул вниз и выдал: “Но это же совсем не та электричка!”
И вот тут силы разом оставили Женьку; он выпустил шпагу, прижался к дверям и разревелся. Сильно, неудержимо, за весь сегодняшний день…
Павел совсем растерялся. Он опустился перед Женькой на корточки, так, что их лица стали почти вровень, и начал механично повторять: “Женя, ну, перестань! Женя!”
Перестал Женька только, когда кончились все слезы, но и тогда он еще несколько раз всхлипнул и судорожно дернул плечами. Потом вынул из кармана варежку и вытер глаза. Поняв, что все закончилось, Павел дипломатично отошел.
Женька попытался взять себя в руки, унял дрожь, и только тут заметил, что прадедушкина шпага, в нелепых ножнах и шарфе, сиротливо валяется на полу. Каким-то резким движением он подхватил ее, прижал, – и встретился с участливым взглядом Павла.
– Вот, посмотрите, если хотите…
Павел не стал отказываться, спокойно принял оружие, размотал шарф и, стремительным взмахом выхватил клинок! Наверное, он уже не впервые держал в руке шпагу, потому что у него она выглядела просто частью тела. Сделав сложный прием (Женька даже попятился), Павел перебросил клинок из руки в руку и протянул хозяину рукоятью вперед. Женька восторженно принял и вставил в поданные ножны.
– Вы уже упражнялись со шпагой, да?
– Ну, как тебе сказать, – засмеялся Павел, – в детстве махал деревянным мечом, потом самоучкой кое-что освоил. А настоящее оружие я впервые держу, честное слово. И сразу почувствовал себя настоящим мужчиной! – Он посерьезнел. – Но это романтика! А у тебя, похоже, крупные неприятности. Попробую тебе помочь. Для начала рассказывай, куда и зачем ты едешь.
– К папе на работу, в Егорьевск. На машинокомбинат. Поехал, потому что дома никого нет, я по вторникам на продленке остаюсь.
– Дела… – выдохнул Павел.
Женька никогда раньше не ездил на электричке и, немудрено, что перепутал поезда. Но теперь предстояло вернуться, а он остался без денег и абсолютно без понятия, куда же ехать. И снова подступило глухое отчаяние.
– Дела… – повторил Павел, но уже более решительно. – Вот что, Женя, видимо, доставлять тебя домой придется мне. Но ты совсем меня не знаешь, и вправе всячески опасаться. Поэтому решай. На любой станции я могу сдать тебя на руки милиционеру, который непременно отвезет тебя домой. Или ты можешь добраться со мной на попутках до Егорьевска. Это будет несколько быстрее… Я надеюсь. Но, повторяю, ты…
– Не надо повторять, – перебил Женька, – я с вами поеду.
В буфете на станции Курепино (Павел пошутил, что это симбиоз слов курица и репка; а “симбиоз” означает соединение) они заказали два супа, два чая и четыре бублика. Павел настоял, что перед дальней дорогой следует подкрепиться.
Женька и, правда, страшно проголодался и очень – совсем не по-княжески – торопился. Павел ел, вроде бы не спеша, но суп прикончил быстрее него, а бублики ел со смаком, растягивая удовольствие.
– Зачем же ты все-таки шпагу в класс притащил? – спросил он, – Тем более для таких, как этот твой Валька.
Женька пожал плечами.
– Не знаю… Я думал, они поймут… Я же совсем не знал, что они смеяться станут!
– Странно… – непонятно удивился Павел.
Вообще, он еще за супом поглядывал в книгу, а сейчас начал ее читать совсем, механически откусывая бублик, а на вопросы отвечал скупо и невпопад. Женька заскучал, но виду не подал. В конце концов, надо же быть благодарным.
Он скатал несколько хлебных катышков и сложил из них пирамидку. Потом маленький ромбик. Потом склеил их между собой и получил что-то такое, о значении чего не смог догадаться.
Павел все так же жевал бублик, уйдя в чтение с головой. Женька отвлекся от катышков, чтобы погладить рукоять шпаги. Он зажал ее коленями, для надежности. Пальцы скользнули по гладкой рукояти и уперлись в поперечину.
Женька зажмурился и представил себя на ослепительно-белом коне, со шпагой в руке – перед многотысячным войском. И каждый солдат ждет только его приказа, чтобы ринуться в бой. Но
он все медлит, не дает сигнала к атаке, выжидает пока…
– Жень, через восемь минут автобус.
По плану Павла, они должны были доехать до поселка Антиповки на автобусе, а дальше восемьдесят километров до Егорьевска проделать на какой-нибудь попутке. И автобус, похоже, уже отходил.
Женька с Павлом сели на последнее сиденье, поскольку все остальные были уже заняты. Конечно, будет укачивать, но это, слава богу, не смертельно. Зато читать при здешних-то дорогах и вовсе невозможно!
– А про что ваша книга?
Павел недовольно дернул плечом: “После братски поделенных бубликов обращайся лучше ко мне на ты”.
– Ну, про что… ты читаешь?
– Считай, что про прадеда! И про его жизнь…
Женька смутно удивился. Он впервые видел человека, про предков которого пишут книги.
– Ва… твоего прадеда звали Иван Авросимов?
– Моего прадеда звали Павел-Михаил, и никак иначе, – неожиданно резко заключил Павел.
– Он был не русский, да?
Павел вовсе не удивился вопросу:
– Это как посмотреть… Ты знаешь, русские люди, они ведь не обязательно по крови русские. Я, например, наполовину еврей, но это ничего не меняет. Я в России родился, я Россию люблю больше, чем себя. Так и мой прадед. Он был немец, причем чистокровный, но в третьем поколении. Его отец и дед родились в России. Воевал с Наполеоном, служил… Много всего успел свершить.
Женька впервые позавидовал кому-то. Но ведь завидовать памяти о предках – совсем не то, чем завидовать японскому пеналу или серии марок. Павел, похоже, своего прадеда очень хорошо знал, а вот Женька своего совсем не знал.
– Раз он твой прадед, значит, ты тоже немец? Немножко…
– Я? Да, нет. Ты знаешь… У него ведь официально детей не было. Поэтому никто не может с полным правом называться его родственником. Не то ведь пол-Союза набежит желающих.
– Значит, и ты не можешь… с полным правом?
– И я. Но, разве это важно? Я верю, что я его потомок, вот и все. А ты верь в своего, – что бы тебе ни говорили! Сердцем понимаешь лучше, чем умом. – Павел умолк.
Женька обескуражено прокрутил в голове все, что он сказал. Потом спросил: “Ты писатель, да?”
– С чего ты взял?!
– Ну, ты все так рассказываешь… Будто мыслями книгу пишешь.
Лучше объяснить Женька не смог, но Павлу, похоже, и не надо было лучше. Он просиял, но внешне остался спокойным. Странно, что он, как Генчик, хотел выглядеть солидно и степенно.
– Вовсе я не пишу никаких книг. Просто всякий человек мыслит так, как хочет сам. Я понимаю, что это нелепо звучит. Но твой Валька никогда не задумается над своими корнями…
Это же славно, думать, что твой предок – князь или знаменитый герой! Просто, у нас с тобой
очень буйная фантазия, но это лучше, чем совсем без нее. Намного!
И Женька, хотя и мало что понял, неожиданно подумал, что если бы у него совсем не было фантазии, он был бы правильнее, может быть, даже умнее, но вовсе не лучше, чем есть сейчас. И еще подумал: как хорошо, что Павел обронил это “у нас с тобой”.
– Тогда ты студент?
Павел как-то посерел от этого вопроса. Ответил коротко: “Нет”.
Женька не удержался:
– Почему?
– Характеристикой не вышел, и маминой родней. Случается…
– Что?
– Что “что”?
– Ну, что случается? – не понял Женька.
– Это объяснять долго, грустно и не к месту, – выдохнул Павел.
Автобус плавно покачивался, убаюкивая, и Женька понял, что спорить больше не хочет. Он
крепче сжал шпагу и прислонился затылком к мягкой обивке. Не прошло и пяти минут, как он уже крепко спал.
Антиповка придвинулась незаметно, так, что Павел и не успел понять, когда же закончилась дорога. Половину пути он просидел как деревянный, поскольку Женя, уснув, привалился к нему на плечо. И Павел искренне решил, что, скорее он скрючится как червяк в яблоке, чем разбудит этого худого белобрысого пацана.
И, странное дело, даже во сне Женя Оболенский сжимал шпагу так, что побелели костяшки пальцев. И Павел чувствовал, что здесь кроется вовсе не боязнь пропажи, а какая-то загадка, которая движет этим маленьким князем.
Смешно! Еще полтора часа назад я думал о том, что надо будет зубрить географию; пить горячий чай с малиной, а то уже второй день в горле скребет; позвонить Тане, просить ее зайти хоть на минутку… А если не зайдет?
А еще надо дочитать книгу, потом… Потом, может быть, даже написать ее автору. И рассказать о неудачнике Павле Айроне… Хотя нет, не стоит. Просто спросить, что может сделать для истории, и даже для науки вообще один семнадцатилетний пэтэушник, который даже в армии не пригодился?
И все равно: учить географию, историю, химию! Чтобы еще раз поехать в Москву, и еще раз швырнуть в эту сытую партийную рожу: “Да, мать еврейка! И фамилия ее. Нет, не комсомолец. Нет, не исключили. Никогда и не думал вступать! Да, надеюсь учиться в советском вузе. Спасибо. Нет, не надо. И не рассчитывайте!” – и уйти, хлопнув дверью. И набрать эти двадцать баллов. Хотя вступительный конкурс – всего восемнадцать, но ему нужен полный балл. Иначе…
“Ну, поймите, молодой человек. У нас много медалистов. Рекомендации из комсомола… На всех мест не хватает. Но Союзу нужны и маляры, и слесари… Что?! Нет, это вы идите, молодой человек. Надеюсь, больше не увидимся!”
А вот теперь, вместо всей этой мрази я думаю о совершенно незнакомом пацане, который умудрился сесть не на свою электричку, а теперь сопит у меня на плече.
За окнами давно сгустилась колючая ноябрьская мгла, и на небе, затянутом тучами, не проглянуло ни одной звезды. И блочные антиповские пятиэтажки щерились желтыми квадратами окон. Где-то уныло выла собака; переговаривались проснувшиеся пассажиры.
“Товарищи, конечная остановка”.
Из распахнувшихся дверей плюнуло таким порывом ветра, что Павел поежился. Женя, привалившийся, было, к его плечу, дернулся, но не проснулся. Домашний жиденький шарфик съехал вниз, оголив тонкую шею.
“Третьеклассник, наверное!” – подумал Павел.
– Товарищи, не толкайтесь, выходите.
Женька приподнял веки, но снова опустил. Павел толкнул его локтем.
– Эй, вставай.
На улице было холодно и до того промозгло, что Павел едва поборол желание броситься обратно в теплый автобус. Он оставил Женю на остановке, а сам вышел на трассу. Первые две-три машины проскочили мимо, четвертая – канареечный москвич – остановилась.
За рулем сидел молодой парень в измятом кожаном кепи.
– Что надобно, мистер? Май кэб к вашим услугам.
–Please, furnish to the Egorievsk.
–Ого! – осклабился парень, – Руссо туристо… Ну, залезай!
–Со мной братишка. На остановке ждет.
– Хм… Ну, ладно, возьмем и братишку. Но только в уважение твоих глубоких познаний по части иноземной лексики.
– Порядок!
В машине Женька снова задремал, в то время как Павел пытался поддержать беседу. Водитель оказался студентом химфака, стипендиатом, приехавшим погостить из Москвы.
– И где же тебя научили такому выговору? – полюбопытствовал парень.
– Самоподготовка…
– А университетское образование как же? Или…
– Или. – Отрубил Павел.
“Понял, – хмыкнул водитель, – значит, не вышел формой носа. Да, совок борется за чистоту кадров”.
“Ты бы поостерегся, – заметил Павел. – А вдруг я агент КГБ?”
– Ну, да, выставленный в засаду на отдаленной автотрассе. А пацан – твой зам по воспитательной части!
– Всякое бывает… Ты, похоже, за свой универ не слишком держишься?
Парень заложил крутой поворот и только потом ответил:
– А я собираюсь на твою историческую родину…
Павел пожал плечами и отвернулся к окну.
На егорьевском машиностроительном комбинате рабочий день уже закончился, но десяток рабочих остались на месте. Судя по их встревоженным лицам, там был Женин отец и его товарищи по цеху.
Павел вылез из машины и взял спящего Женьку на руки. Водитель три раза мигнул фарами, но люди и так уже бежали со всех ног.
– Что с ним?! – выкрикнул светловолосый щуплый рабочий.
– Спит. Вы его отец?
– Я. – это подбежал невысокий усатый инженер. Вернее, это Павел подумал, что инженер.
– Вы знаете, что произошло?
– Мне звонили из школы…
Павел передал мальчика отцу, нерешительно замолчал.
– Вас, видимо, мне надо благодарить за доставку сына?
– Не стоит. – Павел, не знал, что еще сказать. – Женя мне рассказал про все, что с ним случилось. И… Вы же понимаете, что он сегодня не был виноват.
Инженер досадливо хмыкнул: “Почему-то в школе все другого мнения”.
– Я не буду вмешиваться.
Павлу не хотелось играть в защитника “униженных и оскорбленных”. Что тут скажешь? Я знаю вашего сына неполных три часа, но забочусь о нем больше, чем вы? Глупо…
– Женька – дурень! Сам не понимает, что теперь будет… Да, по правде, и я не понимаю. – Оболенский-старший вдруг протянул руку, – Но вам спасибо.
– Не за что.
На какой-то момент Павлу показалось, что всю эту картину: встревоженных рабочих, спящего мальчика, обвисшего на руках у щуплого мужчины, невысокого человека, жмущего Павлу руку – все это он уже видел. “Буйная фантазия!” – усмехнулся Павел.
Он повернулся и торопливо зашагал к москвичу. Водитель обещал его подбросить.
А Женька спал, улыбаясь во сне, и не проснулся, даже когда отец переносил его в заводской автобус. Смена только недавно окончилась, и их согласились подождать полчаса. Дождались…
Женька сжимал шпагу так, что отец не смог вынуть ее из сомкнутых рук. Так и усадил, спящего, с клинком в руках. И не знал, что сыну снится, будто он отважный генерал на белом коне.
(Сообщение отредактировал Идеалистка 6 фев. 2004 1:16)
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 6 фев. 2004 1:10 | IP
|
|
Tervist 
Небоскрёб
|
  
Читал Павел, конечно, Окуджаву. И фамилия Павла в таком случае была Пестель, верно? :-)
Спасибо, очень хороший рассказ. Написан славно, с душой. И игра, конечно, хороша: Крапивинский Каховский и твой Оболенский. Здорово! Я люблю такие игры. Спасибо!
Жаль, что повесть не продвигается.
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 6 фев. 2004 3:56 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Хм... За что спасибо-то? Вообще-то, рассказ писался несколько эгоистично, т.е. для моего собственного удовольствия!  Но ладно... А про Каховского я даже не думала, когда рассказ писала (удивлены или разочарованы?). И вообще, здесь довольно слабые параллели...
Но на данный момент это мой любимый рассказ (из мною написанных). А повесть продвигается, вторая глава почти закончена... Просто, очень медленно продвигается...
А фамилия Павла, т.е. героя рассказа вовсе не Пестель (он же выдумал это родство, как, кажется, и Женька - свое), а Айрон (она упоминается в рассказе).
А, правда, понравился рассказ? (вопрос скорее риторический)
В общем, это вам спасибо за отзыв. До встречи на сайте...
(Сообщение отредактировал Идеалистка 6 фев. 2004 21:46)
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 6 фев. 2004 21:43 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
А еще кто-нибудь выскажется?
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 6 фев. 2004 21:55 | IP
|
|
Tervist
Небоскрёб
|
Спасибо за удовольствие от прочтения, за что же еще. :-)
Под фамилией я подразумевал "воображаемую фамилию". Выдуманную, то есть.
А увязка Каховский-Оболенский все же есть. Это как раз тот случай, когда текст вырывается из под ига автора и начинает жить своей собственной жизнью.
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 7 фев. 2004 0:15 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
У меня рассказы редко своей жизнью живут! Они еще маленькие. Вот повесть - другое дело! Я ее пишу только для того, чтобы узнать, что же дальше с героями будет! ) Самой интересно!
А вообще-то мне нравится такой образ современного "дворянина"!
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 7 фев. 2004 23:13 | IP
|
|
kuzia
Одна звезда
|
Оригинал лучше!!!
-----
С уважением.
Kuziaart
|
Всего сообщений: 10 | Присоединился: март 2008 | Отправлено: 22 марта 2008 22:06 | IP
|
|
|
Войти | 
Регистрация
Форум на Безлюдных Пространствах
Мальчик со шпагой
