   |
Идеалистка
Гость
|
 
Два года назад я начала писать повесть, но не закончила и бросила. Теперь снова читаю первые две главы и понимаю, что надо делится. Дарю!!!
Беда в следующем: две главы переписывать - это как-то стремно... Опишу сюжет: жил в семье докторов исторических наук мальчик по имени Кондрат... Не удивляйтесь - это в честь деда, знаменитого писателя. Отец его был археолог и вечно пропадал на раскопках. Мать - знаменитый историк, преподаватель на факультете хотела, чтобы сын был этакий маленький Эйнштейн! Но в 13 лет Кону все надоело, он забросил читать, перешел в новую школу и захотел быть "как все".
Единственное, что осталось из его прежней жизни - это Эрмитаж, в который он ходил чуть не каждый день. И там он однажды познакомился с мальчиком (учеником художественной школы) по имени Ник. Т.е. Никита Светляков. А тот наоборот очень яркий, в школе сплошные конфликты (типа Тимселя) и, что интересно, они с Коном в параллельных классах.
Будем писать вместе? Я продумала сюжет примерно на четверть книги. Вот первая глава - т.е. ее описание. Ежели справимся, напишу, что было во второй...
Итак, начнем?
(Сообщение отредактировал Идеалистка 25 сен. 2003 12:33)
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 25 сен. 2003 12:32 | IP
|
|
Tervist 
Небоскрёб
|
  
Писать в соавторстве довольно трудно. Разные стили, разные подходы к оценке героев, язык, наконец, разный. Поэтому нужно хотя бы увидеть эти две главы.
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 25 сен. 2003 14:29 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Не то что бы в соавторстве... Пусть пишут, что хотят. А главы, - где ж мне их выложить?!
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 1 окт. 2003 14:09 | IP
|
|
Tervist
Небоскрёб
|
Они, эти главы, в электронном виде есть? Тогда можно прямо здесь выложить.
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 3 окт. 2003 14:26 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Ладушки, я попробую. Но они очень много места займут. Там страниц двадцать, наверное, Word-овских. А ты еще что-нибудь писал, кроме "Стороны Юга"?
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 8 окт. 2003 15:43 | IP
|
|
Tervist
Небоскрёб
|
Двадцать страниц не так уж много, форум пропустит, выкладывай.
А ты еще что-нибудь писал, кроме "Стороны Юга"?
Да, кое-что есть на "Безлюдных Пространствах", вот здесь - http://bugry.dax.ru/art/index.html
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 8 окт. 2003 18:16 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Прочитала "Оранжик" - хотела пойти стреляться от зависти, но передумала... Знаешь, конец какой-то скомканный... Для чего ты всю эту паузу сделал, если Оранжик все равно к воспитателю пошел? Но здорово!
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 15 окт. 2003 13:17 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Часть первая.
Глава первая. Один долгий день
Уже после первых пяти минут езды в душном и тесном вагоне Кон пожалел, что выбрал метро. Его пакет с пеналом и дневником оттерли куда-то в сторону, а самого прижали к поручню у дверей. Теперь, когда люди заходили в вагон, они непременно задевали Кона локтями, припирали еще больше и, наконец, шумно протискивались куда-то назад. Злиться на них было бы несправедливо, но сдерживаться в такой давке тоже очень трудно. Кон вытянул из толпы свой пакет, едва не оторвав ручки, поставил его перед собой и прижался щекой к холодному поручню.
Так его меньше толкали, да, вдобавок, он видел перед собой весь вагон.
Почти все пассажиры, как и он, ехали на первое сентября. Робкие малыши в жилетиках высовывались из-за спин родителей, которые пытались спасти уже помятые пучки гладиолусов. Возле других дверей стояла кучка подростков и важный мужчина с толстыми щеками, наверное, чей-нибудь завуч. Кон даже подумал, не из его ли гимназии этот мужик? Позади толстощекого громко разговаривали трое молодых людей – скорее всего, студенты. Один из них придерживал на голове дипломат, а его товарищи – разноцветные папки. На них тоже давили, но студенты продолжали разговаривать и смеяться. Неожиданно раздался тонкий плач почти рядом с ухом. Кон обернулся и увидел маленькую девочку с огромным белым бантом на макушке. Толстая женщина прошипела ей, чтобы она замолчала. Поскольку она держала девочку за руку, Кон решил, что это ее мать.
На следующей станции в вагон каким-то непостижимым образом влезло еще несколько человек. Кон понял, что дальше ехать не в силах. Динамик почти объявил: “осторожно, двери закрываются”, когда он протиснулся к выходу и выпрыгнул на платформу.
Как только поезд отъехал, Кон отошел в сторону и подсчитал убытки. Одна ручка на пакете все-таки оторвалась, рубашка из только что отглаженной превратилась в модную жеваную. Челка намокла от пота, приклеилась ко лбу и наровила залезть в глаза; Кон отбросил ее назад и подержал несколько секунд. Потом он посмотрел на ноги и увидел, что у него развязались шнурки на обоих ботинках.
“Удивительно, как я еще не навернулся!” – подумалось ему. Кон присел на одно колено и торопливо начал приводить себя в надлежащий вид. Место все-таки не самое подходящее, как бы кто-нибудь не споткнулся.
– Так-так, юноша, опять у вас что-то не в порядке!
Кон оглянулся через плечо. Над ним стоял темноволосый парень в очках, с ехидной усмешкой на тонких губах и родинкой около брови. Он был в светлом, съехавшем на одно плечо пиджаке и изрядно оттоптанных в толпе ботинках. Кон сразу же вспомнил, где видел парня раньше, но замечание ему не понравилось.
– Шнурки развязались, – бросил он, и снова занялся ботинком. Вроде как, ему было наплевать.
– Да полно вам, я просто так сказал! Пошутил, – миролюбиво заметил парень. – И все-таки, согласитесь, забавно, что мы вдруг с вами встретились. Или… – ему,
кажется, надоело говорить на “вы”, – ты меня не помнишь?
Ну как же! Кон его сразу вспомнил, тем более что познакомился с ним в Эрмитаже. Всех своих самых интересных знакомых он встретил в Эрмитаже!
С этим парнем Кон столкнулся в июле. В галерее 1812 года, напротив портрета Барклая де Толли, у него расстегнулся сандалет. Абсолютно случайно. А когда он начал его застегивать, прямо там, сразу же услышал позади суховатый голос.
– Юноша, вы здесь, кажется, не один! Не изволите отойти?
Кон точно так же обернулся и встретился взглядом с невысоким парнем в очках. Тот смотрел на него, как на какого-то микроба, который мешает наслаждаться прекрасным.
Кон действительно оскорбился! Он церемонно снял сандалию, взял ее в руку и важно прошел несколько метров, после чего сел и стал надевать обратно.
– Между прочим, теперь вы сидите перед другой картиной.
Парень уже не смотрел таким уничижительным взглядом, но Кон еще больше разозлился. Чего он к нему пристал?
– Если вам угодно смотреть две картины сразу, – заметил он язвительно, – то глядите на Барклая, а про эту – взгляд вверх, – про Витгенштейна, я вам буду рассказывать. Только ничего не перепутайте!
Но на самом деле он зря обижался. Они разговорились, и парень рассказал, что не любит всяких там туристов, которые сами ничего не смыслят и только мешают другим. Кто ж их любит! Кон, напротив, заметил, что зря уселся на видном месте. А насчет картины он ничуть не соврал, ему, в самом деле, было нетрудно рассказать про многие экспонаты. Так они вместе погуляли по галереям полтора часа, упражняясь в истории, и разошлись.
Встретиться теперь снова было, конечно, удивительно!
– Как вас зовут? – спросил Кон, потому что действительно этого не знал. Имен они друг у друга не спросили. – Я вас помню, мы в Эрмитаже познакомились.
– Павел, – парень важно протянул ему руку. Этот жест Кону не понравился. В смысле, не рукопожатие, конечно, а нотка пренебрежения. Рука у Павла была твердая и сухая, несмотря на духоту.
– А тебя?
Кон замялся, поскольку терпеть не мог представляться своим именем. Сгоряча хотел даже брякнуть “Костя”, как девчонкам.
– Кондрат.
– Прикольно! – к Павлу удивительно не пошло это слово, сленг ему был абсолютно не к лицу. – Я подозревал, что у тебя имя какое-нибудь необычное.
– Епистрат? – опять съязвил Кон, только уже с неприязненной ноткой. Имя свое терпеть не мог. Но парень проигнорировал.
– Слушай, я ведь почему к тебе подошел? Ты не знаешь, как до Волжанской улицы добраться? В метро у меня мочи нет ехать! Чуть не задавили, черти!
– А зачем вам на Волжанскую? – глупо спросил Кондрат. Он сам туда ехал, в новую школу.
– Ты может знаешь – там гимназию открыли. Для крутых деток и вообще…
Ну, это он зря! Кем угодно был Кон, только не “золотым ребенком”; мальчики-
мажоры с ним и рядом не стояли.
– Так вот, – продолжил Павел, – представь себе, я там учитель истории.
– Ну, нам по пути. Познакомьтесь с вашим первым учеником, – пошутил Кондрат. – А ехать здесь недалеко. На сороковом троллейбусе будем через пятнадцать минут.
Через пятнадцать минут, правда, быть не пришлось, потому что троллейбус был отменен. Автолайн ждали минут двадцать, а потом еще ехали длинным кольцевым маршрутом. Историк заметно нервничал, хотя напоказ улыбался и травил какие-то байки из студенческой жизни. Кон вежливо слушал, хотя необычными выходки сокурсников не показались. Его отец рассказывал, как его товарищ дрался на украденных из аудитории рапирах, которые лектор принес в качестве наглядного пособия, с каким-то другим студентом. Это было явно интереснее, чем рассказы историка о серенадах под окнами женского общежития и прочей дребедени.
Всю дорогу он старался смотреть в противоположное окно, чтобы видеть всех, кто стекался к его гимназии. Были люди, встречаться с которыми он совершенно не хотел. Главным среди этого списка являлся Набат.
Вообще-то его звали Вова Насонов, и непонятно, как такая кличка к нему прили-пилась. Он учился с Коном в одном классе, а его прихлебатели – в параллельном. Кондрата они ненавидели всерьез. В основном за то, что ему, благодаря его репутации первого ученика, сходили с рук прогулы. И еще за то, что Кон был чистым “ботаном”. Из-за них он бросил старую школу, но знал, что так просто не отделается. И еще знал, правда, держал это очень глубоко, что никогда не посмеет дать сдачи.
К открытию новой школы стекались нарядные первоклассники, похожие на птиц, мальчики постарше, в мешковатых жилетах и пыльных костюмных брюках, пиджаки почти все несли в руках; день был непривычно-жаркий. Старшеклассники были, наверное, уже в школе – Кондрат их на улице не увидел, равно как и учителей. Единственный педагог сидел слева и барабанил
пальцами по подлокотнику кресла.
Как только они подъехали, историк суетливо вылез и скорым шагом пошел к зданию. Кондрат решил не торопиться. Раз уж все равно опоздал, то куда теперь спешить? Поняв, что линейка вот-вот закончится, он сразу пошел в свой класс.
Что ни говори, а новая школа всегда выглядит нарядно. Кон с удовольствием прошелся на третий этаж, где находился кабинет восьмого Б. Там еще было пусто, и он смог занят свое любимое место: вторую от конца парту в ряду у окна. С удивлением заметил, что в гимназии столы одноместные. Бросив на крышку рваный пакет, Кон перегнулся через стул и увидел, что линейка, наконец, закончилась, и школьники расходятся. Минут через пять он увидит будущих (вернее, уже новых) одноклассников.
– Мальчик, ты кто такой?
От неожиданного вопроса – что же вы все из-за спины-то подкрадываетесь! – он чуть язык не прикусил. И верно, Кондратий хватит!
Кон резко повернулся и сел. Перед ним стояла моложавая женщина, лет сорока, в длинной юбке до пят и с журналом в руке. Она ему отчего-то напомнила волшебницу из рекламы пасты “Шоколадная академия”.
– Ты кто такой? Почему тебя на линейке не было?
– А я опоздал. Меня зовут Катков.
– Ну, это у тебя, наверное, фамилия такая, – засмеялась она каким-то сухим смехом, похожим на треск костра. – А зовут тебя как?
Кон пожал плечами, ответил небрежно: “Кондратий”. Женщина ничего не ответила, кажется, даже не расслышала и вышла из класса. Кондрат опять пожал плечами и начал смотреть в окно.
Вскоре он пожалел, что не пошел хотя бы на конец линейки. Все учителя уже представились там, и там же успели перезнакомиться ребята. Когда гомонящая группа завалилась в класс, к нему никто даже не подошел. Классная опаздывала, но все уже знали и без нее. Кондрат с неприязнью поглядел по сторонам. Есть у них воспитание или нет? Бросили человека за здорово живешь!
Народ в восьмом Б был разный, но очень шумный.
Трое или четверо человек, похоже, были летом в одном лагере. Они шумно обсуждали “длинного Серегу”, мальчика из третьего отряда, у которого открыли аппендицит, и кусачих медуз. Постоянно повторяли название лагеря “Золотой столб”.
Девчонки визжали и совали друг другу глянцевые журналы. За парты садиться никто не спешил. Высокий худенький мальчик в изящном пиджаке поозирался и пошел к группе ребят, стоящих у входа в класс. Он что-то спросил, все обернулись на Кона, потом вернулись в прежнее положение.
“Чего ему надо?” – подумал Кондрат с неприязнью, – “Может, хочет узнать, откуда я взялся?”
Точно прочитав его мысли, высокий подошел и сел за соседнюю парту. Положив на нее узкий, похожий на тубус, портфель, он обернулся к Кону. У него была очень открытая, добрая улыбка, и мягкие глаза, опушенные длинными, как у девчонок ресницами.
– Здорово! Ты чего на линейке не был?
– Опоздал, – беспечно отозвался Кондрат, и сам удивился скользнувшей виноватой нотке.
– А-а… Наш историк новый тоже опоздал! Вообще, он какой-то несерьезный, на студента похож. Ты его, может быть, видел? Такой невысокий; очки… и это, родинка!.. – он говорил весело и торопливо.
– Да знаю, – оборвал его Кондрат, – я вместе с ним опоздал. В одном автобусе ехал…
Он подумал, рассказать ли о знакомстве с историком, и решил, что не стоит.
– Как тебя зовут?
– Кон.
– Меня – Чехов…
Из класса Кондрат вышел последним, потому что ему пришлось переписывать имена всех учителей. С этой работой он справился минут за десять, но все-таки, этого времени хватило, чтобы весь класс разошелся по домам. Даже на крыльце никого не было.
Домой идти не хотелось, да и погода была слишком хорошая. Кон машинально пересчитал в
кармане мелочь, подошел к новенькому киоску под развесистой липой и купил новый пакет. Переложив вещи, он свернул его трубкой и засунул в карман брюк. Теперь руки у него были свободны.
Кон по старой привычке поглядел по сторонам, хотя и так видел, что машин нигде нет. Метрах в двухстах стояла одинокая автобусная остановка. Он пошел к ней.
За все время поездки Кондрат мысленно перебирал список новых учителей. Женщина с журналом оказалась Евгенией Львовной, классной дамой и учительницей русского языка и литературы. Историка звали Павел Андреевич, а у директора гимназии – он еще преподавал что-то в старших классах – была забавная фамилия Трошкин. Вообще же никаких необычных имен у его преподавателей не наблюдалось, и Кон с удовольствием размышлял, каким образом будут лепить им всякие прозвища. А что будут – в этом он и не сомневался.
У одноклассников клички были в ходу. Чехов, например, был обладателем удивительной фамилии Городецких (кажется, недавно по телику мелькал депутат с такой же фамилией), но звали его Антон Павлович, за что он и расплачивался. Еще одного парня звали Клоуном, от фамилии Шутов. На имя новичка никто внимания не обратил, все согласились, что Кон звучит неплохо.
Автобус ехал очень медленно, и Кондрат не сомневался, что ему трюхать не меньше часа. Солнце било прямо в глаза, ничуть не стесняясь бутафорски затемне-
нного окна. Он думал немного подремать, но спать совершенно не хотелось. В голове неожиданно всплыл список дел, которые он должен был сделать, но по тем или иным причинам не сделал.
На уборку комнаты просто не хватало времени, хотя Кон и пылесосил там по четвергам; приводить в порядок учебники он нисколько не хотел, а книги в библиотеку мог отнести только в понедельник, потому что выходные (сразу оба) объявили санитарным днем. Еще надо было отнести журнал Станиславу Петровичу и купить консервы глупому Криксу.
Он удовлетворенно провернул этот список еще раз и подумал, что засунет его куда-нибудь очень далеко! Больше делать нечего – как возиться со всякой ерундой.
Поглядев в окно, Кон успел заметить пару знакомых домов. Теперь до центра оставалось, наверное, не больше пары остановок. Он никогда раньше не ездил этим маршрутом, поэтому и не мог знать наверняка.
Как только автобус остановился неподалеку от площади Восстания, Кондрат слез и дальше решил идти пешком. Дворцовая набережная, конечно, не ближний свет, но он не был уверен, что дальше поедет в верном направлении. Да и времени еще навалом.
Кондрат зашагал быстрым упругим шагом. Это был какой-то особенный вид походки, кажется “подгорная” или “подкатная”, одним словом, специальная. Так ходить научил его отец; быстро и никакой усталости. Кон вспомнил об отце и на минуту задумался.
Письма сегодня, конечно, быть не должно, потому что не в срок. Папе не удастся отправить почту до третьего числа, пока они не придут в Нижинку, около Кислокама. Но все-таки надо зайти на почту… На всякий случай.
На подходе к Эрмитажу, он свернул на Сенатскую площадь. Просто так…
Хмурые голуби облепили брусчатку вокруг Александровской колонны и с завистью косились на чугунных орлов у основания. Кон топнул в их сторону, но они даже не подлетели.
“Твари жирные”, – хмыкнул он и пошел дальше.
Людей около Эрмитажа было на удивление мало, и Кон лишний раз порадовался,
что в скучной очереди стоять не придется. Как всегда поторопился… Ему оставалось метров семьдесят до входа, когда к зданию приблизилась ровная колонна школьников во главе с двухметровым великаном. Если бы не копна золотистых волос и бежевый свитер, его можно было принять за слезшего с коня Петра.
Кондрат сжал в руке пакет, чтобы не выпал, и побежал к кассе. У него было явное преимущество в скорости, и, когда школьники еще только подходили к крыльцу, он уже был внутри музея.
Гулять по Эрмитажу было для него делом привычным. Сюда он приходил учить устные уроки, спасался от недругов, бродил, когда нечего было делать дома, или отменяли занятия. Он привык
всякий раз встречать новых и интересных людей.
В списке “эрмитажных” знакомых были студенты, иностранцы, трое или четверо кандидатов наук, искусствоведы и просто хорошие люди. Иногда это была самая малочисленная часть туристов, но чаще все-таки петербуржцы. Кон вздохнул и поглядел по сторонам. Сейчас все вокруг были обычные музейники.
Название это Кондрат придумал для обыкновенных туристов. Тех, которые любят медленно прохаживаться взад вперед по залам, но почти не смотрят на небольшие, незнаменитые экспонаты, зато ахают и картинно заламывают руки перед Рафаэлем и Рубенсом. Такие люди никогда ничего не смыслят в искусстве и не знают истории; их цель – обежать как можно больше музеев, чтобы потом рассказывать знакомым. Музейников он терпеть не мог и всегда откровенно презирал.
Вообще, Кон очень многих не любил. Он почти ненавидел свой прежний класс, за такую же ненависть к нему одних и полное безучастие других. Не любил маминой работы. Не любил историков, именно потому, что его родители были историки. Еще он терпеть не мог школы. Сколько раз, сидя на скучных уроках, мечтал уехать в Сибирь или Монголию; смотря где в тот момент был с экспедицией его отец. Еще Кон особенно не любил людей, которые лезли в его мысли и мешали думать о чем-нибудь своем; так поступали все его прежние учителя. А больше всего он не любил свое имя.
Имя Кондратий на него не с воздуха свалилось. Идея назвать так своего сына пришла в голову кандидату исторических наук (тогда еще студентке МГУ) Алине Кондратьевне Катковой. В семье вообще было не принято ей перечить. Папа, по крайней мере, никогда даже не пытался. Кону подчинение перешло по наследству.
А что касается имени, здесь у мамы была уважительная причина. Ее отец, Кондрат Алексеев, был в Союзе довольно известным писателем, крайне неуживчивым, да еще главой обширной семьи. Всю жизнь он пытался что-то доказать властям и, наконец, написал нечто такое, после чего рукопись конфисковали, а ему предписали покинуть Советский союз. И здесь Алексеев не покорился – он слег с инфарктом и вскоре умер. Всеми родственниками и редкими друзьями он немедля был вознесен в ранг мученика – что, разумеется, было отчасти справедливо, – но все же, только его младшей дочери пришло в голову назвать в его честь единственного сына…
Кон торопливо пробежался по знакомым залам. Смотрительницы косились на него неодобрительно, но откуда же им было знать, что он знает галереи наперечет и сам уже чуть ли не экспонат. Так его, кажется, назвал однажды Пиотровский. Мол, раз он там все время пропадает, давайте и его поставим где-нибудь, с поясняющей табличкой. Но это было давно, года четыре назад.
Теперь Кондрат гулял по Эрмитажу более основательно; приходила в голову мысль: не пойти ли в историки? Правда, его намного сильнее тянуло в дальние экспедиции, чем в залы архивов и библиотек.
Задумчиво глядя по сторонам, он отметил, что на скамейках в центре зала то и дело попадаются мальчишки, старательно что-то рисующие. “Наверное, из художки”, – подумал он, – “учатся классической живописи”. Домашних мальчи- ков, которые прилежно занимаются рисованием и играют на скрипке, он тоже тер-петь не мог; когда-то их обширные ряды грозили пополниться им самим.
Бродить без дела, скоро надоело. Если бы не поголовно занятые скамейки, он остался бы еще в предыдущем зале. А так, шел без дела, озираясь по сторонам. На проходящих туристов смотрел уже просто волком.
Наконец ему повезло. В зале Итальянской живописи на скамье сидел только один из усердных художников, да и то на самом краю. Кондрат бросил надоевший пакет и сел рядом.
Его сосед при ближайшем рассмотрении оказался узкоплечим школьником. Класса из седьмого. Светлые пушистые волосы торчали в разные стороны, но ему, похоже, не мешали. Он торопливо водил карандашом по скрытому от чужих взглядов рисунку. Кондрат неожиданно для себя заинтересовался: что он там может набросать?
Через минуту художник остановился и начал рыться в карманах брюк. Ничего не найдя (или
не найдя того, что нужно), он принялся обхлопывать скамейку вокруг себя, потом поглядел под ноги и резко вскинул голову. И только тогда заметил Кона. Наверное, секунд пять он не шевелился, а Кондрат не догадался отвернуться, глядел в упор. Он заметил, что у художника серые глаза и вздернутый нос в сеточке мелких морщин, влажные губы сложены в упрямую линию. Потом школьник так же резко отвернулся и о чем-то думал, не начиная рисовать. Кон собрался, было уйти, а то этот нервный какой-то…
– Слушай, есть у тебя ластик?
Кондрат даже не сразу понял, что обращаются к нему, глупо переспросил: “У меня”?
– Ну, не у меня же!
Кон, уже ничего не отвечая, полез в пакет, вынул и раскрыл пенал – достал упругий зеленый прямоугольник и протянул соседу. И тут же не удержался, покосился на рисунок.
Сначала, когда только увидел маленького художника, он подумал, что тот срисовывает одно из полотен. Но это было совсем не так. На обычном чертежном листе красовалась какая-то мешанина из сабель, шпаг, мореходных карт, чьих-то лиц в профиль, обрывков пейзажей, даже могильных крестов – а в центре всего этого плыл по неведомым волнам парусник. Правда, прорисован он был только с одного края, а с другого – густо исчеркан линиями. И, видимо, для этого корабля и понадобился ластик.
– Что это? – не сдержался Кон.
– Тримаран… почти. – Охотно пояснил художник. – Я сначала хотел написать тримаран, потом – фрегат, а теперь уж и не знаю, что получилось…
Он вздохнул, но Кондрату все эти сомнения показались надуманными. Он не уловил почти никакой разницы. То есть, она была, конечно, но не все ли равно, что рисовать? Он не любил всяких морских штучек и никогда в них не вдавался. Для него корабль был просто корабль, паруса – просто паруса, а мачты – просто мачты. Фрегат – это большое судно, а тримаран – наверное, тоже какое-то в этом роде… Ну, и наплевать!
Школьник задумчиво поглядел на свой рисунок, потом встретился взглядом с Кондратом (черт, опять я на него вытаращился!) аккуратно сложил лист вчетверо и сунул в карман.
– Дома выброшу, – добавил он.
Кон пожал плечами, он уже потерял к рисунку всякий интерес.
Художник опять внимательно глядел на него, на губах у него появилась мечтательная полуулыбка. Так, наверное, тигр перед прыжком разглядывает из засады свою жертву. Кону стало не по себе.
– А ты ведь часто в Эрмитаж ходишь, да? – нарушил молчание тот.
– Ну, да… – Кон слегка опешил, но ему стало интересно, – А откуда ты взял?
– Я тебя уже видел раньше. Только не помню, когда… У меня память очень хорошая; если что-нибудь увижу, у меня это в голове как снимок хранится. Потом, случайно могу вспомнить.
Художник говорил торопливо, скороговоркой; и Кондрат не понял, хвалится он такой памятью или ее стесняется.
– А ты разве часто здесь рисуешь?
– Нет, мы всего второй раз сюда приходим.
“Вот то-то я раньше вас никого здесь не видел”, – подумал Кон.
– Спорим, я угадаю, как тебя зовут! – весело предложил художник, и Кону внезапно тоже стало весело: “Спорим”!
Сосед задумчиво потер щеку, потом высказал первое предположение:
– Слава?
– Ни фига.
– Игорь… Или Антон.
Кону стало его жалко. Все равно не угадаешь.
– Глеб?
Интересно, как ему нравятся старинные имена?
– Кон-дра-тий! – прочитал он по слогам.
– Вот это класс! – восхитился художник, кажется, абсолютно искренне. И протянул руку – “Ник”!
Хм, второе знакомство за день и второе рукопожатие.
Они еще поболтали минут десять о всякой ерунде. Как внезапно (“С этим парнем все случается внезапно”, – успел подумать Кон) за их спинами раздался басовитый
рык:
– Ты меня в гроб вгонишь! Опять все должны тебя искать?
Обернулись одновременно. В дверях, рядом с насмерть перепуганной смотрительницей, стоял тот самый гигант, которого Кондрат обогнал у входа. Он был похож на былинного богатыря; золотые спутанные кудри, торчащие в разные стороны, васильковые глаза и двухметровый рост подходили как нельзя меньше к его низкому хриплому голосу. Сходство с витязем дополнял полинявший бежевый свитер, связанный широкими петлями, и этюдник, похожий на щит.
– Никшин! Опять тебя все должны искать?! – повторил он.
Художник и глазом не повел – спокойно поднялся и вытянул из-за скамьи небольшой, выкрашенный в красный цвет этюдник, набросил на узкое плечо широкий ремень.
Гигант свирепо глядел на все эти сборы, но Ник шел к нему абсолютно бесстрашно. От дверей он оглянулся и махнул рукой:
– Увидимся!
Кон подумал и нерешительно ответил:
– Увидимся.
И ежу было понятно, что этого мальчишку он видит первый и последний раз в жизни. Хотя… так он думал и про своего нового историка.
“Увижу – так увижу”! – решительно сказал Кон, вставая со скамьи.
Теплая погода внезапно переменилась, точно Петербург сбросил старую маску и надел новую. Небо закрылось тучами, и набежавший ветер погнал по улицам разноцветные лоскутки первых опавших листьев. От воды веяло свежестью и холодом. Минут через десять ожидался Синий мост.
Кон уже не жалел о рубашке с длинным рукавом. По-настоящему промозглым ветер еще не стал, но дневной жары уже не было. Душный воздух разносился клочьями, наподобие облаков. В темно-сизом, предгрозовом небе отчетливо горел купол Исакия…
За пазухой прижался плотный конверт письма. Странно, что оно пришло…
Два первоклассника на полном ходу гнали перед собой мяч, не стесняясь редких прохожих. Пыль вокруг них вилась столбом. Набережную они выбрали не случайно, по крайней мере, так показалось Кондрату. Иначе, почему не пойти в любой из соседних дворов?
– Лови! Лови, Славик!
Мяч отскочил от чугунной решетки и бросился Кону под ноги. Тот успел подбить кончиком ботинка, отчего мяч свечкой взмыл вверх. Веснушчатый Славик подбежал на секунду позже, чем Кондрат поймал снаряд в подставленные руки.
– Отдай ты. – Насуплено буркнул футболист, воинственно выставив плечо.
– Да? – Коном овладело злое любопытство. Такой цыпленок, а петушится. – А то что?
– Ну, отдавай! – Это подоспел Славиков товарищ, плотный белобрысый мальчик, – Не твой же мяч!
– Не мой, – согласился Кондрат.
В конце концов, на что ему сдались эти пацаны? Он легонько стукнул мяч о
брусчатку и ударил тыльной стороной руки, как в волейболе. Пробегутся немного!
Выкинув мяч, Кон развернулся и пошел себе дальше. Вернее, хотел пойти… Сделать он успел только четыре шага.
– Сволочь! – донеслось сзади. И в голосе слышались злые слезы.
Кондрата буквально повернуло на сто восемьдесят градусов. Славик растерянно глядел на поверхность Невы, его друг стоял, сжав зубы и кулаки. Глаза неприятно блестели.
– Сволочь! – повторил он, почти не разжимая губ.
– Эй, ты чего? – оторопел Кон. Он абсолютно не понимал, что же произошло.
– Не мог в руки дать, да? – вскинулся тот.
Славик, наконец, отвернулся от реки и беззвучно заплакал.
Его товарищ подбежал к нему и легонько тряхнул за плечи. Славик не перестал, но отчаянно
начал тереть глаза ладошкой.
– Да что произошло?!
Товарищ Славика обернулся и кивнул в сторону канала. Кон подошел к ограждению и присмотрелся. На волнах раскачивался темный блестящий шар. Блестел, наверное, от воды,
поскольку резиновым не был. Похоже, после его удара мяч отскочил от земли и упал в реку.
Кондрат присвистнул. Мойка, конечно, не широкая, но зацепить нечем. Если и спуститься ниже, то толка все равно не будет – течение вынесет на середину.
Он обернулся на ребят. Белобрысый блеснул мокрыми глазами: чего, мол, надо?
Кон растерянно огляделся. Люди прохаживались неторопливо; не вмешивались, правда, но и не спешили уходить. На обоих концах набережной виднелись новые пешеходы.
Делать нечего… Кондрат сжал трубку свернутого пакета, протянул приятелям. Старший (как раз белобрысый) глянул подозрительно, но пакет взял. А что делать? Кон провел взглядом по облицовке канала. Метров через тридцать каменная площадка у самой воды и щербатые бетонные ступени. Еще через десять – мост.
Он торопливо заозирался и, увидев, что на него никто не смотрит, разулся, перелез через перила и ухнул в воду.
Ледяная вода обхватила грудь, Кон разом выдохнул весь воздух и рванул к поверхности. Перед глазами от резкого переохлаждения пошли круги.
Только бы ногу не свело…
Кондрат захватил рукой воздух, вынырнул, как поплавок. Мяч снесло недалеко, можно догнать за несколько секунд. Он сделал несколько сильных рывков. Мокрая одежда облепила тело и мешала плыть. Кон почувствовал, что зря полез. И раньше-то плавал так себе…
На набережной уже скопились люди. Они, кажется, разобрались, в чем тут дело, и не приняли его ни за самоубийцу, ни за утопающего. А надо бы…
Кон попытался собраться с мыслями. До моста еще приличное расстояние, если постараться, мяч перехватить успеет. А до площадки там будет недалеко… О том, что будет, если он не успеет, Кондрат старался не думать.
Сделав щучий бросок вперед, Кон брасом поплыл к мячу. Расстояние начало сокращаться, но ужасно мешала мокрая одежда. Без нее, он бы уже плыл к берегу. Холодная вода по-прежнему давила грудь и мешала дышать.
– Левее! Левее! – заорал с набережной какой-то парень.
“Тебя бы сюда”, – подумал Кондрат. Он нечаянно глотнул грязной желтой воды и с отвращением выплюнул, снова зависнув поплавком. “Не успею!” – метнулось отчаянное. Но зря…
Дело ему почти удалось. Он сделал еще несколько гребков, и пальцы наткнулись на скользкий
кожаный бок. Кон рванулся из воды и схватил беглеца обеими руками. Собравшиеся что-то
кричали, похоже, подбадривали.
Обратный путь показался проще. Мяч помогал держаться на воде без особых усилий и, хотя двигаться пришлось против течения, он налег и скоро подплыл к берегу.
Там уже дожидалась толпа. Впереди всех стояли обладатели мяча. Старший глядел виновато, зато веснушчатый Славик счастливо улыбался. Кон вылез и, не глядя, швырнул им мяч.
– Спасибо…
Кондрат не удостоил их ответа. Он молча взял свой пакет; его била крупная дрожь, а вода стекала ручьями.
Со всех сторон неслись поздравления. Прохожие видели в нем просто героя, спасителя утопающих. Кондрат сообразил: “Они не знают, что мяч упал по моей вине, думают, я просто так за ним полез”.
Между тем, ему стало по-настоящему холодно. Время, кажется, близилось к семи, а ветер крепчал с каждой минутой.
На счастье, догадались принести ему ботинки – не пришлось бежать на тот берег. Кондрат присел и спешно начал обуваться. Носки намокли и никак не лезли на ноги.
От толпы отделился невысокий бритый парень, почти бандитской наружности, одновременно с
ним вынырнул откуда-то милиционер в сбитой фуражке.
– Мальчик, ты как оказался в таком виде? Упал или что?
– З-за мячом… пол… лез… – пробормотал Кондрат. Он сам не заметил, как на него набросили чью-то куртку, в которой сразу стало теплее.
– Чей мяч? Твой?
– Слышь, командир… Отвали от пацана, – с ленцой протянул бритый. Кону стало вдруг не по
себе. – Давай я его до дома подкину. – Эй, паря. Ты где живешь?
– Комс… сомольский пр-ро… роезд… Д-дом десять… – Кондрат сказал это скорее для того, чтобы все слышали, где он живет. Бритый ему не понравился, но отказываться от возможности скорее попасть домой не хотелось. А если что – все знают…
Парень сдернул с него куртку и бросил в толпу. Потом взял за плечи и подтолкнул к пешеходке. Там в ряду автомашин стоял черный высокий джип с тонированными стеклами. Кон сразу решил, что на этом джипе его и повезут.
Бритый распахнул дверь салона, и Кондрат с удовольствием сел на мягкое кожаное сиденья. Вдруг невыносимо заболели руки и ноги, наверно, от перенапряжения.
Парень сел за руль, и машина резко тронулась.
Первое время ехали молча. Кон сидел, вытянувшись в струнку, на всякий случай,
но потом таки сказалась усталость, и он обмяк. Бритый насвистывал, кажется, “Мурку” и закладывал немыслимые виражи. Благо, ехали чуть не дворами.
– Слышь? А че ты в речку эту гребаную полез, а? – протянул водитель, обдумы-вая, кажется, каждое слово. На лице прописалась глубокая мозговая работа.
– Так в-ведь мяч упал. Что делать-то оставалось?
– Ну, ты герой! Я вот, тоже, когда пацаном был… В Новосибирске жил тогда. Слышь, змей у нас на клен улетел и там, бля, застрял… Че сделаешь? Пришлось лезть. А я мелкий был, вниз полез когда, навернулся! Руку до локтя об сучок распахал… И ничего! А ты легче отделался! – на лице парня отразилось неподдельное восхищение и своим, и Коновым поступком. На разбойничьей роже играла детская улыбка.
– Серьезно?
– Да на, посмотри! – Бритый отвернул рукав бардовой сорочки и протянул назад правую руку. От кисти к локтю шел вздутый розовый шрам.
Кондрат поморщился и стал смотреть в окно.
– Ты только воспаление какое не подхвати! – посоветовал бритый минут через десять, как будто это от Кона зависело.
В окне промелькнул разноцветный продуктовый киоск, Кон неожиданно вспомнил про корм для кота.
– Остановите, пожалуйста. Мне нужно кое-что купить.
– Где, здесь? – фыркнул парень, но машину притормозил. – Только резче!
Кон подбежал к киоску. На счастье, кошачьи консервы здесь были. Он сунул руку в карман… Черт! Пятьдесят рэ превратились в мокрую размазню.
– Ну че? – спросил водитель, как только Кон вернулся в салон.
– Нету…
– Тады поехали.
Кондрат понимал, что злоключения его еще не закончились. Дома, помимо глупого Крикса, которому придется довольствоваться старыми шпротами, его ждет еще мама. Если она узнает про купанье – он пропал! Необходимо придумать что-нибудь.
У него был только один шанс проскользнуть незамеченным. Если мама опять пишет диссертацию, он в безопасности. С кухни, где всегда занимается, она не выйдет ни за что, пока не закончит. Кон проходит в свою комнату, переодевается, а мокрую одежду бросает в стиральную машину и включает первый режим. Маме можно сказать, что облился соком…
Джип притормозил, и Кондрат с удивлением увидел свой дом; и ехали-то незнакомой дорогой.
– Бывай! – бросил парень, потом подумал и добавил – Клевый ты мужик!
Кондрат вылез из машины и побрел к подъезду. Во дворе, к счастью, никого не было. Набирая код замка, он почувствовал неприятную кашу, прилипшую к груди. Кон машинально сунул руку – размокшая липкая бумага.
Впервые за весь день, он почувствовал глухую тоску и ненависть за свою тупость.
– Идиот! – прошептал в бешеном отчаянии.
Кондрат, обжигаясь, пил горячий чай с брусничным вареньем. Крикс сидел рядом
и таращился на свое отражение в чайнике. Сначала он хотел кота прогнать, но потом плюнул на это дело. Мама сидела на другом конце стола и строчила в ноутбуке. Время от времени она задавала вопросы, вроде: “И как же ты додумался прыгать? И ты шел через весь город в таком
виде?”.
– Меня довезли. Какой-то бандит на джипе.
– Почему бандит?
– А ты бы его видела. Бритый и вообще… У него финка в чехле на поясе.
– И теперь он знает, где мы живем? – Все вопросы задавались одинаково бесстрастным тоном под мерное щелканье клавиш.
– Ну и знает! Подумаешь… – Кон попытался сменить тему, – Ты про что сейчас пишешь?
– Про французов…
Тема диссертации кандидата исторических наук была “Иностранное дворянство на службе России”.
– Напиши про Дантеса!
– Не… мешай…
Кондрат опять взялся за чай. Все равно первыми слушателями, по домашней традиции, станут они с папой, когда он вернется. И опять он мысленно обругал себя последними словами. Внеурочное письмо, присланное именно Котьке (так называл его отец), лежало сейчас влажным комком в мусорном ведре. А письмо, наверняка, было интересным. Обычные отчетные письма папа писал им обоим, а про всякие находки и необычные места – ему одному. Мама такие письма, как и вообще работу археолога, считала ребячеством.
– Кондрат. Три дня будешь сидеть дома.
Просто домашний арест. Правда, можно книжки почитать…
– У нас завтра первый учебный день. Я и так ни одного учителя не видел, – возразил Кон.
– Ну, не я же виновата, что тебя потянуло на купанье! – заявила мама таким безапелляционным тоном, точно он просился не в школу, а погулять. – И не взду-май мне мешать, из-за Сергея у меня и так все сроки горят.
Сергеем она всегда называла Котькиного отца, даже в присутствии сына. А вся его вина состояла в том, что три недели назад ему потребовалась какая-то редкая статья, и родители два вечера перебирали журналы. Хотя мама и говорила, что это занятие, недостойное такого историка, как она, но Кон все же заметил, что ей было интересно. Его к поискам не подключили, потому что папе потребовался новый спальный мешок – старый он отдал каким-то погорельцам – и термос. Покупка этих вещей легла на Коновы плечи.
– Мешать не буду. А “Вестник Европы” Станиславу Петровичу мне можно не нести? – Кондрату стало интересно, какое чувство у мамы возьмет верх: верность слову или чувство ответственности?
– А ты еще не отнес?
– Я думал, завтра успею.
– Отнесешь в понедельник… А во вторник – в школу.
Кон нечаянно сократил срок своего ареста на один день.
О потере первых школьных дней он, разумеется, нисколько не жалел. Полного заключения достался только один день – воскресенье; в понедельник – к Станиславу Петровичу, еще нужно сдать книги в библиотеку… ну, в Эрмитаж идти не стоит, хотя на часок можно заглянуть! В галерею 1812 года.
Кондрат допил, наконец, свой чай, рассеянно пощелкал каналы на кухонном телевизоре. Странно, но это маму никогда не отвлекало.
На четверке оказались “Три мушкетера”. Нельзя сказать, что бы он очень любил этот фильм, – а книгу и вовсе терпеть не мог – но оставил. Песни оттуда ему нравились.
Крикс устал сидеть спокойно: сначала он попробовал подлезть к Кону, но тот дал ему чувствительного шлепка, тогда настала очередь хозяйки. Он скользнул к ноутбуку и, как бы невзначай, наступил на крайние клавиши. Взмах руки, задевший длинные усы, был ему предупреждением. Крикс лениво фыркнул и опять ударил лапой по клавиатуре.
– Кондрат, убери кота!
– Между прочим, это не мой кот, – ответствовал сын, напирая на слово “не”.
Вот ведь! Две буквы, а какой смысл!
– Все, идите отсюда оба! Вы мне надоели.
Неизвестно, почему, но, когда Кон пошел в комнату, Крикс увязался за ним. Вообще-то они
друг друга не любили, тем более что кот был маминым прихвостнем и большим подлизой по отношению ко всем, без исключения, людям. Это был серый увалень с претензиями на породу. У него была изящная белая “манишка” и “носочки”.
Кондрат зашел в свою комнату и зажег лампу над диваном. Телевизора в комнате не было или, вернее сказать, он перекочевал на кухню. Зато стоял музыкальный центр, но включать музыку не хотелось.
На столе был полный кавардак. Там валялись ручки, исписанные и совсем новые тетради, книжки и брошюры, учебник литературы за седьмой класс, упала рамка с дошкольным коновым портретом, еще было несколько монет, и среди них одна или две старинные… Впрочем, старинных вещей в доме Катковых сколько угодно.
Над столом – благо, он был большой и вмещал все барахло – висела добротная книжная полка начала двадцатого века, с вырезанным по темному дереву Лукоморьем. Правда, с Пушкиным это никак связано не было, а был какой-то декадентский мотив. В чем он заключался – никто не знал.
Кон вытянул книгу наугад. Это был “Сергей Апостол” Эйдельмана, серия “Пламенные революционеры”. Коммунистов в доме не было – а Кондрат даже склонялся к анархизму – но серию любили за интересную подборку и любопытных героев. Декабристами в семье любительски увлекался отец (вообще-то он специализировался на древней Византии), и это увлечение передалось Кону по наследству. Не так, что бы очень, – не серьезное – а вполне дилетантское.
Приятный полумрак настраивал на чтение. Кон вместе с книгой упал на диван. Крикс прыгнул тоже, осторожно прошелся по хозяйской груди и улегся рядом. Кон почесал ему за ухом и тут же услышал довольное урчание. Однако лежать с котом было слишком неудобно, и он осторожно спихнул его на пол. Крикс не обиделся, мягко прошелся по полу и перебрался в кресло.
Кондрат развернул книгу, но читать начал не сразу, а проследил взглядом за котом. Над креслом висел портрет Рылеева – репродукция с Кипренского. Но вроде бы достаточно высоко – Крикс не достанет. Портрет был нецветной, с карандашного рисунка, но Кон довольно ясно представлял его в цвете.
Сейчас Рылеев выглядел слегка любопытно, мол, ну и что мой тезка будет делать? Кон улыбнулся краем рта, встретившись со взглядом темно-карих, как ему казалось, глаз. У него самого глаза были карие…
Через несколько минут Кондрат ушел в чтение с головой, что, в общем-то, с ним случалось довольно редко. Книгочеем никогда не был… Но лежать было неудобно, сразу затекла прислоненная к стенке шкафа голова. Он поднялся и посмотрел, на всякий случай, где кот. Крикс куда-то слинял, значит, все спокойно.
Достав подушку, Кон бросил ее в угол между спинкой и подлокотником. Потом лег, умащиваясь, и сунул голову в книгу. Получилось, что он отгородился от всего остального мира. Золотой свет лампы падал мягко, не попадая в глаза. Кондрат прочитал шесть или семь страниц, когда его прервали…
– Коня, вынеси мусор.
Странно, что мама просила об этом, обычно, он сам выносил каждый вечер ведро безо всяких напоминаний. Но не отказываться ведь?
Кондрат пружинисто встал и вышел в коридор. Мама протянула ему пакет, но не с мусором, а с какими-то листами. Их было немного, нести не тяжело…
На лестничной площадке не оказалось мусоропровода. Кон удивился, конечно, и вызвал лифт – ехать вниз. Рядом с кнопкой первого этажа была подрисована кривая девятка. Он, не долго думая, нажал. Спускались очень долго, а где-то через пять минут вместо пакета в руках оказался истрепанный кожаный портфель с медными застежками. Кон попробовал их расстегнуть, но что-то там заело, и крышка не поддавалась.
Когда двери открылись, он увидел, что совсем не в своем подъезде и даже не в своем доме. Перед ним был длинный школьный коридор. Очень длинный, его дальний конец терялся из виду.
Стоять в лифте надоело, Кондрат несмело шагнул, и тут же кабинка пропала, будто ее и не было… Он оглянулся – позади такой же коридор без конца.
– Так-так, сударь! А вы, почему же не в классе?
За спиной неожиданно вырос наставник в синем мундире с позументами. Кон хотел объяснить,
что он вовсе не в этой школе учится, но тот неожиданно взял его за плечо и втолкнул в какой-то класс.
Странно (хотя, что еще не было странным?), но он тут же оказался сидящим за партой как раз на своем месте, в ряду у окна. Здесь сидели, как и во всех школах, по двое. Ученики были в таких же синих мундирах, только без позументов. На плечах были золотые эполеты без бахромы и на каждом какое-нибудь число. Кондрат внезапно обнаружил, что на его рубашке (в шотландскую клетку) тоже есть эполеты, и на них цифра один. И тотчас заметил, что у него есть сосед – темноволосый мальчик с серьезным спокойным лицом и близко посаженными коричневыми глазами.
– Что это значит? – шепотом спросил у него Кон и взглядом показал на правый эполет.
– Ты первый ученик, – вполголоса проговорил мальчик. На него обернулись.
– Почему я?
– Потому что ты больше всех знаешь, – объяснил тот. Кажется, до этого Кондрат и сам мог дойти.
Наставник, не тот, что в коридоре, а другой, молодой и выбритый до синевы, прошелся по рядам и разложил листы с заданием. Кон даже не посмотрел на свой. Он все еще не мог понять, где же находится, а спросить напрямую тоже почему-то не мог. У его соседа эполеты были гладкие, без цифр. Вот на!
– А почему у тебя нет числа?
– Меня вычеркнут из списков, – непонятно откликнулся он. И на него опять обернулись, теперь уже с любопытством.
Кон почувствовал, что надоел своими вопросами. Он отвернулся и занялся своим листком. На нем по-французски было написано условие какой-то задачи.
Не зря третий год маюсь! Впервые в жизни Кондрат оценил пользу от дополнительных занятий иностранным языком.
Но что-то здесь было не так! Условие постоянно ускользало из памяти, и он никак не мог собрать вместе все данные. Тогда, перевернув листок, принялся записывать по одному предложению. И вышло вот что:
Карета выехала со скоростью 15 верст в час, а заяц бежал
со скоростью 24 версты в час. Когда заяц пересек путь
кареты, между ними было расстояние в три с половиной
сажени. Вопрос: доедет ли карета до места назначения,
если ехать семь часов пути.
Смысла в этой бредовой задаче не было никакого! Кон еще раз прочитал оригинальное условие, чтобы проверить, правильно ли перевел. Вышло, что правильно. Но решать такую задачу не представлялось возможным. Расстояния нет, заяц вообще не при чем!
Его сосед быстро что-то набросал и уже отложил листок. Кондрат заглянул через плечо – вот, черт! – наверху сторона с условием.
– Ты что же, не можешь решить? – неожиданно обратился сосед, – Перемножь скорость на время и узнаешь весь путь. (Что это он, мысли читает?!) Только все равно никакого прока, он не доедет.
– Почему?
Котька разозлился на себя – что я, других слов не знаю? Все почему, да почему!
Сосед ничего не ответил.
– Павел! Не подсказывайте! – вдруг прикрикнул наставник. Но по лицу Павла Кон увидел: тот игнорирует.
– А вы решили задачу? – это уже обращение к нему самому. – Тогда ступайте в коридор и не мешайте.
Как-то получилось, что он и вправду попал обратно в коридор, но сосед вместе с ним не вышел.
Кондрат пошел по дальше коридору. А что ему еще оставалось? Стояла почти абсолютная тишина, но в воздухе стоял тихий-тихий гул. И из какого-то класса доносился шепот зубрежки.
– Почему так тихо? – это Кон уже спросил у себя, но почти без звука, одним шевелением губ.
Казалось, нарушить эту тишину – страшное преступление.
Он внезапно спохватился, что забыл в классе портфель, но тут же увидел его у себя в руках, потертый, одна пряжка расстегнута…
Стены в коридоре были школьные, обычные. На левой – окна и подоконники, на правой – двери. Интересно, а где учительская?
Кон бросил портфель, чуть не попав по стеклу. Подоконник скрипнул. Открыть оставшийся замок было делом нетрудным. Почти… Все-таки пришлось повозиться пару минут.
Внутри лежало яблоко, решебник по алгебре (???) и увесистый пистолет с кремневым замком. Пистолет Кондрат сразу узнал, такой был у них дома, лежал в футляре на папиной полке.
Яблоко было как нельзя кстати. Он с удовольствием надкусил – немного кислое, но зато очень сочное! Через пару минут от него остался только огрызок, который Кондрат без всякой жалости швырнул в портфель. Пистолет только жалко… Сунув оружие за пояс, сразу почувствовал себя героем.
Тишина взорвалась оглушающее-хриплым звоном! Кажется, началась перемена. Коридор сразу же наполнился учащимися всех мастей (только девчонок, почему-то не было). Кон поискал взглядом бывшего соседа, но тщетно.
Внезапно его крепко хлопнули по плечу. Кон обернулся и тут же заработал удар с другой стороны. Он крутнулся волчком и увидел перед собой двух смеющихся ребят в мундирах, но не таких, как был на Павле.
– Не зевай! Времени-то не мешок дан! – заметил один из них, вихрастый и тонкий. Он был на голову выше своего товарища. И тут же отрекомендовался:
– Косовской. А ты?
– Катков. Кондрат, – хмуро представился Кон. Этот Косовской ему совсем не нравился.
– Как? – хором спросили школьники. У второго голос был низковатый и хриплый.
– Кондратий.
– Ну и ну! – просмеялся вихрастый, но их с приятелем окликнули из толпы:
– Косовской, Миллер! Где вас носит?
Не долго думая, первый схватил Кона за руку и потащил за собой. Тот и опомниться не успел, как они вылетели на школьный двор. Это произошло почти моментально.
Двор был узкий, полукруглый, (а ведь школьный коридор был длинный и прямой…) и вымощен гладкими булыжниками. В самом центре – фонтан. Мраморный мальчик в тунике и сандалиях сидел на огромном валуне и глядел в воду. Кудри падали на лоб, но если нагнуться и заглянуть в лицо – он мечтательно улыбается.
Кон не подходил и не заглядывал, но отчего-то все это знал.
Вода вытекала из раковины возле валуна, но напор был очень слабый и почти не слышно журчания…
На краю маленького бассейна сидел невысокий узкоплечий мальчик в коричневой курточке и узких светлых брюках. Пожалуй, он был единственный без мундира
Услышав их торопливые шаги, он обернулся и столкнулся взглядом с Коном.
Почти как Ник сегодня…
– А мы тебе тезку привели! – закричал Косовской, захлебываясь словами. Его распирало от гордости, будто он притащил невесть кого. Кондрат дернулся и сбросил его руку. Двор медленно заполнялся другими ребятами…
– Ну и что? – спросил мальчик у фонтана. В голосе была какая-то нотка недоверия.
– У него пистолет! Я же говорил, что найду!
“Какой еще пистолет?” – подумал Кон, – “При чем здесь мой пистолет?”
– Пистолет?.. – задумчиво проговорил мальчик.
– Конечно же! – это уже влез Миллер. – Вот он и будет стреляться!
– Я? Да ни за что! – хотел возразить Кондрат, но не успел, потому что мальчик внезапно вскинул голову и посмотрел ему прямо в лицо.
Глаза у него были знакомые, цвета крепкого чая; и в них была надежда.
– Почему это я должен стреляться? – строптиво спросил Кон.
– Ну, что я говорил? – возликовал Косовской. – Почему-почему… – это уже он передразнил – Так надо!
Мальчик спрыгнул с бортика и подошел к ним. Он был ниже Кондрата на полголовы.
– Так пойдешь?
Не успел Котька ничего ответить, как уже оказался на узкой аллее. Впереди стоял его противник. Это был историк Павел Андреевич. Он криво усмехался и старательно целился. Рядом с ним стояли секунданты. Один – высокий, похожий на Чехова, поправлял аксельбант. Второй – Набат. Кон даже не поверил такой встрече.
– А, Кондрашик! – заржал тот. – Счас Паша тебе вкатает!
Мальчик, не говоря ни слова, подошел к Набату (стояли в нескольких шагах) и вделал ему пощечину. Кондрат глазам не поверил: Мальчик был гораздо меньше в весе, да еще на голову ниже.
Набат растерянно заморгал – он не сразу сообразил, что произошло. А первый секундант вдруг обернулся к историку и яростно произнес: “Это убийство, то, что вы делаете! Я сам стану стреляться.”
– А пороху хватит? – усмехнулся Павел Андреевич.
– Подлец! – отчетливо сказал Первый секундант.
Все были в замешательстве и молчали. Даже Набат только недобро сжимал кулаки.
Мальчик взял Кона сзади за плечо и горячо шепнул в ухо:
– Спасибо.
“За что?” – удивился тот.
– Я тебе еще покажу! – внезапно пригрозил историк.
Кон хотел что-то ответить или возразить, но все завертелось, перекрутилось и исчезло. Он распахнул глаза: в комнате было темно. На панели музыкального центра горели числа: 4 и 23. Кондрат понял, что уже глубокая ночь.
“А странный сон…” – успел подумать он, прежде чем улечься и снова заснуть.
Глава вторая.
Понедельник выдался тревожным днем. Маме рано утром срочно позвонили, и дело, похоже, было важным, потому что она тут же сорвалась, бросив свою диссертацию. Кон получил строгое указание не шляться по улицам, не идти в Эрмитаж и непременно отдать журнал Станиславу Петровичу и запер за мамой дверь. Потом заунывно зевнул и досыпать уже не пошел.
Включенный на полную мощность центр так рванул басами, что с Кондрата мигом слетели остатки сна. Он залез в душ, но воду пустил теплую. Закаляться было выше его сил. Мысли плавно стали сворачиваться в план на сегодняшний день.
Сначала можно пройтись по улицам, потом в книжный магазин, потом в библиотеку, а из нее – возвращать треклятый журнал. А после всего надо завернуть к маме в университет; все-таки она, наверно, туда сорвалась.
Кондрат натянул спортивный костюм и вышел из ванной. Музыка почти испугала оглушительным ревом, и он торопливо выключил. Дом без мамы сразу показался ему чужим, хотя обычно они почти не разговаривали. Маме было некогда – у нее диссертация и, вообще, уплотненный график.
“Ну, когда же папа приедет?” – подумал он с тоской. И сразу устыдился своего девчоночного нытья.
Два яйца, разбитые плашмя о край сковородки, превратились в некое подобие яичницы. Кон бодро позавтракал, сунул грязную посуду под горячую струю из крана и слегка прибрался. Маму ждать бесполезно, она даже гладить не умеет.
Пожухлый “Вестник Европы” сиротливо приютился в мамином кабинете. Кондрат сунул журнал в спортивную сумку, переоделся в джинсы и выскочил из квартиры. Лифт стоял – или висел? – на своем месте. Кон нерешительно вошел; никакой девятки возле единицы не было.
Кабинка съехала вниз безо всяких приключений. Разумеется, первый этаж ничуть не изменился.
“А странный все-таки сон”, – Кон задумчиво почесал подбородок. Бабки у подъезда чопорно поджали губы на его кивок.
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 15 окт. 2003 15:43 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Вот и моя "повесть"! То есть Повесть, конечно, но так... немного не закончена... 
Кажется, вся уместилась.
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 15 окт. 2003 15:45 | IP
|
|
Tervist
Небоскрёб
|
Все-таки мне бы хотелось прочесть продолжение.
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 4 дек. 2003 17:17 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
А я как раз начала писать продолжение! Вчера. Дождетесь?
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 31 дек. 2003 20:43 | IP
|
|
Tervist
Небоскрёб
|
Дождемся, конечно. Куда мы денемся. :-)
|
Всего сообщений: 12 | Присоединился: январь 2007 | Отправлено: 2 янв. 2004 18:55 | IP
|
|
Идеалистка
Гость
|
Зашла на старый адресок... А ничего и не изменилось! А у меня еще три главы прибавилось! Надо? А, хоть бы и не надо - вот они!
|
Всего сообщений: N/A | Присоединился: N/A | Отправлено: 16 фев. 2005 22:12 | IP
|
|
|
Войти | 
Регистрация
Форум на Безлюдных Пространствах
Подпоручики не плачут
