Сорванная «Башня»

Сегодня я узнал, что я – бог. Это сказала бабушка Зви. Я не поверил и смеялся. Тогда бабушка Зви дала мне оплеуху и позвала пап.

Папа Бу-Гугуру и папа Холи-Мэ как назло оказались рядом. А с папами шутить не стоит, потому что мама поздно приходит с охоты. Вторую оплеуху я получил от папы Бу-Гугуру. А папа Холи-Мэ орал:

- Совесть у тебя есть или нет, мерзавец!

Мерзавец – это приличное слово, всех детей так ругают, я привык.

А совесть – это такое новое ругательство. У них, у взрослых. Никто не понимает, что это такое, но все взрослые так ругаются с прошлой зимы. Зимой сюда прилетели чужие мужчины и ругались словом «совесть». Теперь и взрослые женщины так ругаются. Даже папа Холи-Мэ может себе позволить так ругаться. Папа Холи-Мэ и не так умеет, его научили ещё другим ругательствам те мужчины. Он им за это делал маленький огонь, потому что они говорили непонятное слово «спасибо вам, что сэкономили наши зажигалки». Слово «наши зажигалки» я понял – не зря же я сидел на той полянке. Я и слов разных и ругательств разных знаю больше, чем другие мальчики, и чем папы.

Попробуй кто-нибудь любому папе сказать «совесть» - будешь стоять в углу, пока светло. А когда все солнца уйдут и станет темно, придёт мама, сложит угол и спрячет. Угол – это те мужчины привезли – много углов, всем мамам подарили. Они объяснили зачем: дети будут умными и послушными, если иногда будут стоять в углу. Мой угол сделан из такого лёгкого и прочного материала, называется картон. Сначала мне нравилось, когда вокруг меня угол раскрывали, а потом надоели младшие братья и сёстры. Их так много, и им так хотелось быть умными, что я оказывался вытолкнутым из угла. Когда я пожаловался маме, она разрешила мне пользоваться углом одному, когда мне хочется. Я обрадовался и начал писать на картоне, очень удобно. А потом мне запретили писать на картоне, потому что я поступил некрасиво: угол общий, а пишу я один.

Стоять в углу и не писать я не хотел.

Папа Бу-Гугуру искал угол. Искал, искал и не нашёл. Я не сказал, что мама его под циновку спрятала. Я делал вид, что ищу угол, пока не пришла мама.

- Мама! – закричал я, - скажи им! Они говорят, что я бог!

И я увидел мамины глаза.

Мама прижала меня к себе, и я прижался к ней и плакал. Мама гладила меня по макушке и говорила им:

- Мой сын – бог.

А я всё плакал.

- Мой сын - бог, - сказала мама. Мама обернулась и внимательно посмотрела на каждого. - Встаньте.

Я тоже немного обернулся вслед за маминым локтем.

Они все встали. И папа Бу-Гугуру и папа Холи-Мэ, и бабушка Зви, и бабушка Кзюпу. И сёстры, и братья – их уже успели пустить внутрь. И самое главное наше начальство – вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай – тоже встала, такая страшная! Я и не думал, что она уже здесь.

- Иди сюда, мальчик, - сказала мне эта мымра.

Я подошел, всхлипывая.

- Теперь ты - бог. Не плачь. Идём со мной.

Я оглянулся на маму. Мама не плакала. Мама смотрела на меня, её лицо было в слезах.

- Иди, - сказала мама, - и я пошёл.

Меня привели в дом вождя Бе-Пертюмэ-Му-Фай. Мне предложили сесть. Я сел.

Я уже не плакал, потому что мама сказала «Иди». Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай начала разговор:

- Дююрю, так ведь тебя зовут?

- Да.

Я не знал что делать. И понимал, что должен внимательно слушать и правильно отвечать.

- Дююрю, к нам зимой прилетал корабль, помнишь? Корабль – это…

Я знаю слово «корабль». Это такое транспортное средство, чтобы в гости ездить. Я поднял глаза.

- Сам видишь, что ты – бог, - улыбнулась вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай.

- Я же ничего не говорил.

- Сам видишь, - улыбнулась Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай ещё шире.

Я долго молчал и смотрел в пол. Пол у неё не такой, как у нас - новый: такой пол появился прошлой зимой в некоторых домах. Один из мужчин, которые сюда приехали в гости, - его звали Володя, - рассказал мне, что это называется «паркет». И научил меня такое делать. Очень просто: если мужчины-гости подарили тебе картон, в котором раньше были их дымящие трубочки для рта, - это называется «параллелепипед», и его можно разорвать на такие маленькие кусочки картона для паркета. Получится пять кусочков, два годятся, а остальные не очень, а шестой идёт в костёр, потому что не годится совсем.

Вождь Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай молчала. Я рассматривал паркет. Он был очень красивый, разноцветный, на нём были написаны непонятные слова.

- Ты скромный мальчик. Умных мальчиков много, а скромный – только ты, – перестала молчать Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай. – Теперь ты будешь богом.

- Навсегда?

- Да, Дююрю. Я всегда знала, что ты умный мальчик, но ты ещё умнее, чем я думала.

Я долго смотрел в пол и читал непонятные слова. Мне было страшно. А мама почему-то до сих пор не пришла. Я хотел задать вопрос Вождю Бе-Пертюмэ-Му-Фай, но боялся.

- Дююрю, ты хочешь спросить меня, почему я сама не хочу быть богом?

- Да.

Я смотрел на слово « Prima Optima ». Кажется, я догадываюсь, что значит это слово, но ещё не понимаю.

- Дююрю, женщина не может быть богом. Так сказали миссионеры. Ты знаешь слово «миссионеры»?

Я знаю слово миссионеры. Так себя называли мужчины с корабля: Володя, Стасик и Яцек. Миссионеры – это когда приезжают в гости, если никто не звал. Привозят новые слова и вещи и учат ими пользоваться. А то, что эта мымра сказала про женщин – это мне Стасик уже рассказывал. Они у себя дома думают, что женщины хуже мужчин и поэтому женщины у них служат мужчинам. А когда я спросил, зачем бог и почему их боги всегда мужчины, Стасик ответил, что так у них принято. А у нас не принято!

- У нас не принято! Они много чего сказали. И уехали!

Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай смотрела на меня очень внимательно.

- Ты знаешь слово «миссионеры». Ты с ними разговаривал. Они поведали тебе мудрость. Ты, Дююрю, умный мальчик и должен понимать, что мы живём всё хуже и хуже. Или ты знаешь слово «кризис» и я не должна тратить на тебя лишних слов?

Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай встала. Глаза её засверкали, и отражение её глаз в паркете выглядело жутко. Не снимать блестящую поверхность с параллелепипедов перед тем как делать паркет научила её мама, а маму научил я. Только теперь я понял, почему у неё пол такой красивый и отражает выражение лица, а во всех других домах пол ничего не отражает, сколько бы солнц ни ходило бы по небу.

Мама всё не приходила, и я разозлился. И встал. Потому что в гостях мужчина встаёт первым, если женщина хочет встать. Если Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай хочет шутить юмор, то я тоже хочу. Яцек с корабля рассказывал мне про юмор. Это когда кто-то что-то такое особенное делает, и тогда все смеются, и это хорошо. Не для тех, кто делает, а для тех, кто никогда так не делает и поэтому смеётся.

Яцека здесь нет и Стасика нет, и смеяться никто не будет. Кроме меня. А у меня получается такой юмор: если женщина стоит в своём доме, а мужчина сидит в её доме, то смешно очень. Потому что такая женщина неприлично себя ведёт. И я встал и засмеялся.

- Я знаю много слов. Не надо тратить на меня слова, которые я знаю. Вы встаёте, здесь, в вашем доме, когда мужчина сидит, - из-за кризиса или из-за миссионеров? Я всегда буду вставать, когда вы встаёте, и буду смеяться, потому что у нас так не принято. Я не такой бог, чтобы вы стояли, когда я сижу! Я знаю ещё много слов. Если вы не хотите быть богом – тогда пусть они будут, те мужчины с корабля.

- Дююрю, они далеко. Сейчас здесь их нет, а кризис есть. Ты знаешь, сколько еды они привезли? Ты знаешь, Дююрю, сколько младенцев весной умерло от кризиса? Ты знаешь, сколько матерей не смогли родить даже четвёртого ребёнка, из-за кризиса? Ты знаешь слово статистика?

- Знаю. – Я смотрел в пол и думал про слово «Прима Оптима».

- Поэтому богом будешь ты.

Мама! Приди сюда! Эта мымра говорит гадости про тебя, мама, и про всех пап!

Володя, Стасик, Яцек! Научите меня, что сейчас надо говорить! Про бога! Я боюсь!

Откуда мымра знает, что я умею делать мясо и овощи так же легко как папа Холи-Мэ делает огонь? Слово «Прима Оптима», помоги мне понять, что ты значишь!

- Мне можно подумать?

Я устроил себе время подумать. Пот тёк по спине, и я не знал что делать. Я смотрел в слово «Прима Оптима» и начал догадываться, что оно значит. Смотрел я долго, а мымра смотрела на меня. Надоела!

- Я уже подумал!

- Умница, мой мальчик! Я всегда в тебя верила. Ты начал говорил мудрость, когда тебе исполнилось две Муцуцу-То. И о чём ты сейчас подумал?

- Я согласен.

Мама, приди! Брось, пожалуйста папу Бу-Гугуру и папу Холи-Мэ ! Забери меня отсюда! Ма-а-а-ма! Пока мама молчит, позову Стасика. Стасик, приди сюда, прилети, быстро… Стасик, я боюсь. Они хотят, чтобы я был богом, а я не хочу. Стасик, я боюсь. Я живым отсюда не выйду. У нас такая традиция: каждую зиму прилетают гости, требуют, чтобы у нас тоже был бог, и потом улетают, а потом вождь назначает бога. И впервые в жизни это – я. Ста-а-асик! Помоги!

В дом уже давно стучали. Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай морщилась. Я смотрел на неё. Мымра всё же открыла. Пришла мама! Мама пришла!

- Мама! Мама! Идём домой!

- Сын, держись. Ты – бог.

Мама была совершенно спокойна.

- Мама, ты не заберёшь меня?

- Вождь Бе-Пертюмэ-Му-Фай скажет тебе, где ты останешься.

Мамино лицо было сухое и красивое. Мама улыбалась.

- Хорошо, мама!

Я улыбнулся маме, потому что, скорее всего, мы уже не увидимся. Я вспомнил, что рассказывал Стасик, сжал кулак, и выставил два самых главных пальца: указательный и средний. И сказал слово «Победа». Должна получиться победа! Прощай, мама, и ура! Если ты хочешь, я буду богом. Я смогу, если ты хочешь!

Если я буду таким же богом как бог Володи, Стасика и Яцека, меня убьют.

И я совсем не такой, как тот их бог. Он поступал так как не принято, и за это его убили. И смеялись, когда он умирал. Но Володя, Яцек и Стасик сказали мне, что он не насовсем умер и что он мне поможет, когда мне будет совсем плохо.

А как он мне поможет, если он про меня ничего не знает?

Надо ему сказать.

- Бог Володи, Стасика и Яцека, это я, Дююрю, тебя зову. Я тоже бог, но не такой как ты. Я хочу быть новым богом. Я для всех сделаю мясо и овощи, много, сколько захотят. Я выбрал себе имя: Прима Оптима. А ты мне помоги, чтобы меня не убили как тебя. А если убьют, чтобы не смеялись.

Я верю Володе, Яцеку и Стасику. Их бог услышал всё, что я сказал, и увидел, как я складываю правую руку и говорю слово «Победа».