Мне снилась собака. Большой ласковый щенок по кличке Вольдемар, к тому же – говорящий, поскольку он-то мне и сообщил свое имя, а также породу – кокер-спаниель. О собаке я мечтал давно, поэтому сон мне, конечно же, нравился. То есть, во сне я не знал, что это мне только снится – мне просто нравилось всё происходящее. И когда щенок начал лизать мои волосы, я сначала удивился, а когда, открыв глаза, понял, что это был сон, даже расстроился. Но только на секундочку. Потому что рядом стояла мама и гладила меня по голове, приговаривая: "Просыпайся, именинник!", а за мамой возвышался папа – торжественно-строгий, но с глазами, полными рвущихся на свободу смешинок.
Я подскочил и сел, откинувшись на подушку, в ожидании продолжения. На одеяло передо мной легла темно-синяя картонная коробка, а папа положил на нее пестрый пластиковый квадрат. Конечно же, новая компьютерная игра! Я повертел коробочку с диском перед носом, прочитал название, описание и причмокнул. Папа знает мои вкусы! Вечером с ним же и сразимся. И еще неизвестно, кого труднее будет оттащить от клавиатуры! Я подмигнул папе и принялся за второй подарок. В синей коробке оказались кроссовки. Тоже синие, с серебристыми полосками-отражателями. Мягкие, бархатистые, чистенькие! Мне всегда жалко надевать новую обувь – такая она нарядная и чистая! И как аккуратно не ходи, а к вечеру все равно это будет уже не новая обувь… Но кроссовки пока были новыми, и я даже прижал их рифлеными прохладными подошвами к щекам.
- Что, нравятся? – спросила мама.
Я кивнул. Еще бы! Кроссовки – вещь нужная. Я бы даже сказал – незаменимая! Тем более – скоро весна. Если быть совсем точным – уже и есть весна, почти три недели. Но это по календарю. У нас на Севере все чуточку не так. Зима в марте и не думает заканчиваться! Только светлее становится, солнечнее, а оттого радостнее. Вот как сейчас. И солнышко уже дорожку от занавесок до стены проложило, в которой пылинки, как золотые рыбки, бултыхаются, и папа с мамой стоят, обнявшись, улыбаются и на меня смотрят. Причем, папа как-то по-особенному улыбается. Задумчиво, и даже как бы загадочно…
О-о-о! Я выпрыгнул из постели и потащил маму в соседнюю комнату.
- А папу ты уже поздравляла?! – зашипел я, косясь на тонкую дверь, отделяющую нас от папы. Я ведь чуть не забыл, что у папы тоже сегодня день рождения. Так уж нас с ним угораздило в один день родиться.
- Нет, конечно, разве я бы стала без тебя… - улыбнулась мама. – Пошли!
Мама достала из верхнего отделения стенки шуршащий сверток, я - из нижнего ящика - свой рисунок, и мы вернулись в мою комнату. Папа так и стоял возле моей взбаламученной постели и все так же по-особому улыбался – чуть-чуть загадочно и слегка растерянно, что ли…
- Поздравляем, дорогой! – чмокнула мама папину щеку и протянула сверток. Папа зашуршал целлофаном.
- Ого! С тройным лезвием! – одобрительно загудел он, вынимая подарки. – А парфюмерии-то сколько! Что я, барышня?
- Это же мужское, - принялась объяснять мама. – Это - лосьон после бритья, это – туалетная вода, это…
Я слушал радостное мамино перечисление всех составляющих подарка и смущенно вертел в руках своё поздравление папе – цветной коллаж, сделанный на компьютере в графическом редакторе. Что в нем особенного? Нужен он папе больно… Но что я ему могу подарить еще, если мне всего одиннадцать… - хотя, уже двенадцать! – лет? Раньше я тоже дарил и папе, и маме рисунки – правда, не компьютерные, а выполненные обычными акварельными красками. Но тогда мне казалось, что родители и правда рады таким подаркам. А вот сейчас я почему-то засомневался. И даже солнышко, почувствовав мое сомнение, скрылось, золотые рыбки-пылинки исчезли…
Смущаясь все больше и больше, я все-таки протянул папе лист с поздравлением. Папа глянул на меня – снова как-то необычно, - взял рисунок, сказал "спасибо", внимательно рассмотрел мои "художества", прочитал стихи… Кстати, я сам их сочинил. По-моему, неплохо даже получилось.
- Сам? – спросил папа.
- Сам, - пожал я плечами. – Только машину и цветы из других фоток вырезал…
- А у тебя талант! – похвалил папа. – Можешь стать неплохим дизайнером! А стихи откуда?
- Ниоткуда, сам сочинил… - совсем смутился я.
- Да ну?! Ира, ты глянь, Ромка отличные стихи пишет! – по-моему, папа удивился искренне. Это меня чуточку обрадовало. Да что там чуточку – по-настоящему обрадовало! И даже рыбки снова заплескались в солнечном ручейке.
- Теперь тебе выбирать придется… - притворно вздохнул папа.
- Что выбирать? – Я хоть и понял, что папа шутит, но смысл шутки до меня не дошел.
- Кем быть: дизайнером или поэтом! – засмеялся папа.
И я тоже засмеялся. И мама. И мы все взялись за руки, и пошли пить чай. Потому что день рождения, даже двойной, это хорошо, но школу и работу никто еще по этому поводу не отменял, как сказала мама. Ей-то хорошо рассуждать, день рождения не у нее! А даже когда и был – то пришелся на субботу, и на работу она не ходила. Я понимаю, что так не на каждый год приходится, но в этом году нам с папой определенно не повезло. Ничего, в следующем году суббота как раз наша с папой, я уже посмотрел, а у мамы – воскресенье, тоже неплохо.
Нет, почему все-таки сегодня папа так странно на меня поглядывает? Пьет чай, а над чашкой глаза так и поблескивают в мою сторону! Будто сказать что-то хочет. Но не говорит, а лишь быстрее бутербродом рот себе затыкает. Спросить, что ли? Но мне почему-то становится страшно. Даже не страшно, а неуютно как-то… Словно боюсь, что если спрошу, испорчу себе и ему праздник. Я тут же подумал, что раз боюсь, значит все-таки страшно… Или нет? Пока я разбирался в своих запутанных сомнениях, папа уже допил чай, поблагодарил маму и скрылся в прихожей.
- Ты тоже давай, не зевай, именинник! – поторопила меня мама. – Уроки в честь тебя не перенесут.
И тут папа позвал из прихожей:
- Ромка, подойди-ка…
Папа был уже одет, и даже дверь приоткрыл. Неужели в последний момент сказать решился?.. По моей спине забегали тысячи маленьких холодных лапок.
Но папа сказал что-то совершенно "не в тему", как мне показалось. Он спросил:
- Ты знаешь, что такое семья? Откуда такое слово?
- Знаю, - сказал я. – Семь я. Ну, то есть, все в семье это как бы одно… О каждом надо заботиться, как о себе, и о тебе тогда тоже будут…
- Правильно. Но без "тогда". Не надо оглядываться: если я тебе сделал что-то хорошее, то и ты мне должен добром отплатить. Надо действительно делать для членов своей семьи всё так, как для самого себя, и думать обо всех, как о самом себе. Поэтому и семь я. То бишь - ты, но в семь раз сильнее, умнее и лучше. В семье должно быть только так. Раньше нас учили: "Семья – ячейка общества". Да так оно и есть! Начинать с собственной семьи надо, и если в ней будет порядок, и так будет во всех семьях, то и общество будет сильным… - Папа прервался, глянул на часы и заторопился: - Ну, это я того… Заболтался! Потом поговорим. А о семье запомни: каждый – это ты, и родители, и дети, и внуки. За каждого стой – как за себя самого! И еще… - тут папа совсем замялся, почесал нос, засуетился, шагнул за дверь и закончил уже из-за нее: - Не обязательно по носу бить, достаточно по плечу хлопнуть!
Я ничего не понял… Вот это – про нос и про плечо, но дверь уже закрылась. Да и про семью… Это, что ли, всё утро папа хотел мне сказать? Странно. Но погружаться в раздумья было уже некогда – выслушивать в собственный день рождения нотации Елены Петровны не хотелось. Я собрался моментально, правда, чуть не забыл пакет с конфетами для одноклассников – хорошо мама сунула мне его уже в дверях.
* * *
Из школы я выскочил абсолютно счастливым.
Во-первых, меня так классно поздравили! Девчонки прочитали стишок, парни подошли и все руку пожали! Даже Елена Петровна улыбалась и шутила, а потом от всего класса блокнот с ручкой подарила. Как говорит папа, пустячок – а приятно!
Во-вторых, за вчерашнее сочинение мне пятерку поставили! Это вообще – настоящий подарок! Вообще-то у меня фантазия богатая – это уже мама так говорит, - и писать сочинения мне даже нравится, но вот знаки препинания слушаться меня никак не хотят, да и буквы так и норовят или местами поменяться, или вообще куда-нибудь спрятаться, а то и наоборот – вылезают лишние, там, где не надо! А в этот раз и буквы, и запятые решили, видимо, не портить мне день рождения и встали на свои места, как солдаты в строй.
И вот в третьих-то, сам день рождения! Мало того, что на завтра уроки делать не надо – суббота завтра, и кроме факультатива по английскому занятий в школе не будет, - так вечером придут дедушка, обе бабушки, тетя Катя… Раздвинем в комнате стол, будем все вместе есть всякие вкусности, пить чай с тортом, шутить, веселиться! Бабушки будут петь хором – здорово у них это выходит, - а дед начнет рассказывать анекдоты и истории, от которых просто падать под стол можно, а бабушки и мама с тетей Катей станут совместно дубасить деда по спине за некоторые словечки… Ну, а еще впереди – завтра, когда ко мне придут друзья. Так мы с мамой договорились, чтобы сегодня только с семьей посидеть. Ведь и правда, сегодня будет настоящая семья – семь я. Именно семь! Я снова вспомнил папины утренние слова.
И тут я увидел ход. Снежные ходы, или попросту ходики - такая наша северная забава. Что-то я не слышал никогда и не читал, делают ли их ребята где-нибудь еще. Может, и делают, там, где снега много. У нас много, и мы делаем! Это ужасно интересно – в огромном сугробе плотного, слежавшегося за зиму снега рыть длинные извилистые ходы! Они пересекаются, разветвляются, как лабиринт, где-нибудь сходятся в общие "пещеры", где-то неожиданно выскакивают наружу… Ползать по ним – одно удовольствие! Впереди темнота, неизвестность (особенно если ход рыл не сам, и он еще тобою не изведан), немножечко жутко, зато таинственно и вообще круто! Правда, в двенадцать лет лазать по ходам не совсем солидно, но мне ведь только чуть-чуть двенадцать… Я посмотрел на часы: без пяти два. Мама говорила, что я родился ровно в два часа. Значит, мне еще нет двенадцати! И целых пять минут в запасе у меня имеются! К тому же – я огляделся, - поблизости никого нет. Смеяться надо мной некому! Я снял с плеч рюкзак и полез навстречу подснежным тайнам.
Эти ходы я раньше не исследовал. Не знал даже, что такие здоровские ходики кто-то нарыл совсем рядом со школой! (Вообще-то она – гимназия, но стала ею не очень давно, как раз когда я пошел в первый класс, так что по привычке и родители, и учителя называют ее школой, тем более, мой папа именно в этой школе и учился.)
Сначала я прополз по основному ходу до самого конца, замечая, сколько будет боковых ответвлений. Их оказалось семь, а сам основной ход закончился тупиком. Это не очень интересно, гораздо лучше, когда, покрутившись в темноте по узким поворотам, вылезаешь на белый свет совсем в неожиданном месте. Но ничего, семь боковых ходов – это совсем не мало. Хотя, может быть, я и залез как раз в ответвление, ведь основной ход – это только я так его назвал, потому что полез именно в него. Иногда делают основной ход специально – самый длинный и широкий, но часто вообще никакого основного хода нет, а все равны между собой, потому что переплетены так, что не сразу и выберешься!
Похоже, и тут было так же, потому что я немного запутался, в каком уже ответвлении по счету ползу… Закручивались ходики здорово, причем, иногда даже, кроме поворотов, опускались или поднимались, поэтому пересекаться вполне могли и в разных плоскостях (с математикой, геометрией особенно, в отличие от русского, у меня все было в порядке!). В результате долгих ползаний – пять минут наверняка давно уже прошли, так что момент своего рождения я встретил в довольно необычном месте – я начал понимать, что не знаю, где выход. Сначала я даже не испугался, потому что это глупо – заблудиться в ходиках! Этого просто не бывает, так как ходы бесконечными быть не могут, а если заканчиваются порой тупиком, то достаточно повернуть назад (или ползти задом, если ход очень узкий) и вылезти оттуда, куда залез. Я даже почувствовал, что краснею, представив, как надо мной будут ржать ребята, если я вдруг (!) заблужусь! Мало того, что в двенадцать лет решил вспомнить детство, так еще и застрял в сугробе! Да, это действительно смешно. То есть, было бы смешно, если бы не стало вдруг очень страшно. Просто ледяной ужас снежных глубин забрался мне прямо под куртку и полез еще глубже – к самым внутренностям. Мне показалось, что я застрял в ходиках навсегда. Отчетливо так показалось, словно шепнул кто-то из холодной темноты. И я замолотил ногами и руками, отчаянно пятясь, вместо того, чтобы ползти вперед. Я извивался ужом в тесной снежной норе, так, что снег вскоре забился мне в рукава и штанины, попал под куртку, холодил живот под выбившейся из-за пояса рубашкой. Но я не замечал этого холода, меня холодили страх и ужас (Фобос и Деймос - вспомнились мне совсем некстати одноименные спутники Марса). Наверное, я орал, но даже не осознавал этого. Не слышал я собственных воплей, не слышал ничего, зато отчетливо услышал, вываливаясь из хода в подснежную пещерку, мальчишеский вскрик: "Больно же!".
Мне не передать даже, как я тогда обрадовался! Я был не один! И рядом со мной находилось не порождение снежных глубин, неведанное и холодное, как могила, а обыкновенный мальчишка! Конечно, я его не видел в темноте, но я слышал его хлюпанье (похоже, я заехал ему ногой по носу), его дыхание, чувствовал тепло его тела, остроту его локтей и коленок. Вот только почему-то этих локтей и коленок было очень уж много – мой нос тоже лишь чудом не пострадал, - да и пыхтел парень явно за двоих. И тут все прояснилось.
- Извини! – послышался еще один голос. Очень похожий на первый, но все же другой, потому что первый гнусаво проворчал:
- Распинались тут! Вы мне нос разбили, гады!
- Это кто гад?! – возмутился было второй, но быстро "остыл", поскольку тоже, видать (а точнее – слыхать), обрадовался, что он тут не один. – А кто тут еще есть?
- Я есть, - подал я голос.
- Кто – ты?
- Я, Ромка. Похоже, я заблудился. – Не знаю почему, но признаться в этом мне было тогда не стыдно.
- Да и я тоже – похоже, - хмыкнул второй.
Первый еще похлюпал носом, повозился, вытирая, видимо (опять же, скорее – слышимо), кровь и прогнусил:
- Я тоже заблудился. Вот, хорошо эту пещеру нашел… Сколько из нее ходов?
Я пошарил возле себя по стенкам. Кроме той дыры, откуда я вылез (если честно – вывалился), других ходов рядом не было.
- У меня один, - сказал я.
- Тоже! – подал голос второй.
- И у меня один, - сказал первый. – И что, нигде нет выхода?
Мы со вторым одновременно замычали. Нет, дескать.
- Что будем делать? – кто это спросил, было непонятно. Да и не все ли равно, если подумали об этом все разом.
- Я вперед полезу, - сказал первый. – А то вы мне снова по носу заедете… Надо же – оба сразу! Не железный, нос-то!
- Ну, извини! – повинился теперь и я. – Мы ж не видели!
- Не видели… - буркнул первый и завозился, забираясь в отверстие хода. – Лезьте за мной!
- Стой, - потянул я его за штанину. – Я читал, что в лабиринтах, чтобы не заблудиться, надо одной рукой все время вести по стене, не отрываясь!
- Чего же сам не вел? – глухо послышалось из хода.
- Я же не знал, что заблужусь! А когда понял, все сразу из головы вылетело!
- Знать, не многому вылетать пришлось, если сразу! – хихикнул второй.
- Ладно, остряк, - бросил я в темноту. – У меня хоть что-то вылетало!.. – Продолжать почему-то не хотелось, и я полез в ход вслед за первым.
Удивительно, но сразу, за первым же поворотом, впереди забрезжил свет. Да что там забрезжил – впереди вовсю сияло солнце. Первый уже что-то радостно вопил у самого выхода. Надо же, ходик-то был всего ничего – метров пять! Ладно я – может, я до этого хода еще и не добирался, - но первый-то пацан как мог в нем заблудиться?!
Но мысль эта как мелькнула, так и пропала без следа, едва я высунулся наружу – на столь желанную свободу! Все страхи улетели разом – дунул свежий ветерок, и нету их!
- Вау!!! – завопил я, поднимаясь на ноги. Вот терпеть не могу это словечко, а почему-то вырвалось именно оно.
- Чоу-чок!!! – еще более нелепо выразился вылезший следом второй. Впрочем, он и выглядел не менее нелепо… Да и первый…
Мы стояли возле входа в ход (красиво сказано!) и пялились – другого слова не подобрать! – друг на друга, ну уж никак не лучше того самого барана из поговорки. Да посмотреть и было на что! Ладно я – обычная красно-синяя курточка, шапочка вязаная, черные джинсы (в черных в гимназию разрешали ходить), сапоги зимние. Все обычное, я ж из школы шел, не с дискотеки (туда я, правда, не ходил еще ни разу)! А вот мальчишка, которого я называл про себя вторым, заявился сюда не с дискотеки даже, а подумалось мне, со слета каких-нибудь панков, или того хуже… Во-первых, обувь. Почему-то на нее я первым делом обратил внимание. Это походило сразу и на древнеримские сандалии (это в марте-то месяце!) и на меховые унты (вот это уже к сезону ближе!), причем – сразу, одновременно! Как и почему мне так казалось, я понять не мог, но казалось вот! К тому же, эти унтовидные сандалии блестели, как новенькие монетки. То есть, из металла они, что ли, были у него? Я плюнул на его обувку (разумеется, не слюной, а остатками здравых мыслей) и перевел взгляд выше… Хорошо, что здравые мысли я перед этим потратил. Потому что они бы наверняка на меня обиделись за подобное издевательство! Мальчишка был в шортах и майке (так это, во всяком случае, выглядело), но и как бы в тулупе тоже. Вроде тулуп, а вроде майка с трусами. Вот так. Причем, все зеленое, но оно же и золотистое, и даже практически красное, только синего цвета. И, разумеется, блестит, как самовар! Тогда я просто посмотрел парню в лицо. Лицо мне понравилось, даже здравые мысли, испуганно оглядываясь, стали потихонечку возвращаться по домам. И лицо это показалось мне знакомым. Очень знакомым! Только вот стрижка его сбивала мои напуганные мысли с толку, и вспомнить они пацана так и не смогли. Та еще стрижечка украшала макушку паренька! Вернее, полмакушки. Спереди. А сзади – блестел голый череп! Ну, не кость, конечно, а кожа на черепушке. Правда, цвет у волос был естественным, ничего не скажу. Ультрафиолетовым. Во всяком случае, я определил этот цвет именно так. И он не менялся, и не блестел. И на том спасибо!
Второй же парень (тот, который первый) меня - и особенно мои встревоженные мысли - очень своим внешним видом порадовал! Ничего на нем непонятного и неуловимого для разума не было. А были на нем черные валенки, черные же брюки, темно-серое, угрюмое пальтишко и черная шапка-ушанка набекрень, изрядно потрепанная. Весь такой темный герой из фильма про плохих парней. Только вот красный галстук, выбившийся из-под воротника пальто, картину портил. Не из той он был оперы! Так и захотелось эту алую несуразицу снова под пальто ему запрятать! А лицо у пацана было славное. И тоже до боли знакомое! Кстати, похожи бы они со вторым мальчишкой были здорово, кабы причесались одинаково (второму пришлось бы для этого чуток отрастить волос сзади) и пришли к единому мнению насчет цвета волос. У первого он, надо отметить, был обычным, темно-русым, как, впрочем , и у меня. Но вот торчали волосы из-под шапки не очень красиво. Длинноваты были волосики, на мой вкус.
- Да, ребята, - выдохнул, наконец, второй. – Откуда же вы сбежали?
- По-моему, это ты сбежал, - опередил меня первый. – Из цирка. Да и ты, - посмотрел он на меня и добавил почему-то шепотом: – Из Америки…
Второй возмущенно надулся и собрался уже что-то выпалить – вряд ли для нас с первым хвалебное, но мне уже стал надоедать этот театр абсурда (что это такое, я не очень-то знал, но мама часто употребляла это выражение, когда ей что-нибудь не нравилось), да и называть своих новых знакомых числительными мне тоже надоело. Поэтому я поднял руку и решительно сказал:
- Так, пацаны! Хватит лаяться! Кто откуда сбежал – его личное дело. Как вас зовут-то? Меня – Ромка! – И я протянул руку.
- Роман, - пожал ее первый.
- Ром, - удивленно хмыкнул второй и шлепнул по моей ладошке своею. Затем сделал то же с ладонью первого.
- Так мы еще и эти… Как их? Тёзки! – сказал я, и только тут до меня дошло, на кого похожи эти странные парни. Да на меня самого! Подстричь перв… Романа, то есть, нарастить волос Рому и перекрасить – и будут вылитые я! Ну, почти вылитые. У Романа нос чуть более широкий и уши слегка топорщатся, а у Рома нос как раз тонкий и само лицо вытянутое. Правда, у Романа нос еще широким кажется, потому что распух. Здорово мы ему с Ромом все-таки заехали! А пацан молодец, не заревел! Больно-то было, небось, еще как!
И тут я глянул на часы. И ахнул! Половина четвертого! Это сколько же я в ходиках лазал?! Полтора часа?! Ужас! Мама придет полпятого, а мне еще нужно пробежаться по магазинам – купить к ее приходу того-сего на праздничный ужин! Я хоть и именинник сегодня, но мама попросила, иначе ей не успеть, не садиться же за стол заполночь!
- Пацаны, сорри! – замахал я руками, срываясь с места. – Давайте завтра в час здесь встретимся? Океюшки?
Тезки кивнули. Одинаково, как близнецы. А Роман буркнул: "Точно американец!"
* * *
Уже подбегая к дому, я вспомнил, что забыл рюкзак с учебниками возле ходиков. Но тут же благополучно выбросил этот пустяк из головы. Потому что голову заняла куда более важная проблема – моего дома не было! То есть совсем. Не было даже фундамента. Даже котлована под него! Что меня немножко обрадовало, а то я подумал было, что дом взорвали террористы. Но взорвать так, чтобы вместо дома из нетронутого снега торчали кустики вряд ли кто-нибудь может. Если только Дэвид Копперфильд потрудился! Но что ему тут у нас делать? Замерзнет еще невзначай!
Я захихикал и опустился прямо в сугроб. Похоже, голова после сегодняшних событий начала сбоить, подумал я. Нужна перезагрузка!
Я зажмурился так, что в глазах поплыли цветные круги. Затряс головой что есть силы. Слетела шапка. Я медленно открыл глаза, не поднимая их нашарил шапку, надел. А потом резко вскинул голову, в дикой надежде, что наваждение прошло. Не тут-то было! И вот тогда я заплакал.
Слезы помогли. Не так, чтобы уж совсем, чтоб я стал спокоен, как слон, но хотя бы соображать чуточку здраво я теперь мог. Для начала я запретил себе думать, что случилось с домом, утешаясь мыслью, что мама с папой все равно на работе, с ними ничего не случилось, а судьбу дома и остальных его жильцов мне в любом случае сейчас не решить. Для этого есть специально обученные люди: милиция, МЧС, кто там еще… А мне бы сейчас забраться под чье-нибудь теплое крылышко и окончательно придти в себя! И я сразу подумал о бабушке с дедушкой. Во-первых, я их очень люблю, и они меня тоже. Они примут меня, выслушают, помогут. Во-вторых, живут они недалеко. О том, чтобы ехать сейчас на работу к маме или папе, мне не хотелось даже и думать! Все равно, что в Москву пешком топать, как Михайло Васильевич. Устал я очень для таких подвигов! В-третьих же, с радостью смекнул я, папа с мамой, не найдя родного дома, тоже пойдут скорее всего к бабушке с дедушкой. А там - я! Снова вместе вся семья! И я встал из сугроба и пошел, даже не отряхнувшись.
Сначала я даже не смотрел по сторонам, настолько мне было не до того. Но, подойдя к перекрестку, за которым и начиналась нужная мне улица, я машинально остановился, чтобы посмотреть на светофор. Посмотреть не получилось. На светофор, в смысле. Поскольку он тоже отсутствовал. Точнее – они, их же там четыре штуки было! А сейчас – ни одного. И, что странно, машин почему-то тоже не было. А ведь уже четыре часа! Обычно в это время машины так и шныряют! Не час пик еще, но уже близко. В последние годы улицы нашего небольшого города стали напоминать московские! Может я слегка и преувеличиваю, но перейти улицу в месте, где нет светофора, бывает порой очень трудно! Как-то я минут двадцать стоял, ждал просвета в потоке машин, а потом плюнул и пошел в обход.
И вот сейчас дорога, то есть обе дороги, которые в этом месте пересекались, были абсолютно пустынными! Хотя нет, катился вдалеке грузовичок. Неспешно проехал перекресток и задымил дальше. Тоже странно, по этой улице грузовое движение запрещено, это я точно помню! Мы как-то с папой взялись все дорожные знаки изучить. Он как раз в автошколе учился, ему надо было, ну а я – за компанию. А потом, когда мы с папой гуляли по городу, то друг другу экзамены устраивали, когда знаки встречали. Так что я теперь если не во всем городе, то уж в нашем районе точно знал, где какие дорожные знаки расположены. Но это мои мысли опять в сторону побежали, удирая от новых непонятностей. Потому что, провожая взглядом грузовик, я невольно огляделся. И снова чуть не сел в сугроб! Половины знакомых мне зданий не было! Или вообще, или вместо них торчали какие-то деревянные развалюхи, почти как в деревне у тети Анны, куда мы ездили пару раз в отпуск. Впрочем, не все развалюхи, это я сначала погорячился. Были и вполне приличные дома, некоторые даже двухэтажные. На одном, самом ближнем, я даже прочитал вывеску: "ПРОДУКТЫ". А ниже, маленькими буквами: "Минсельхозпром РСФСР". Белиберда какая-то! Хотя это вот "РСФСР" мне показалось знакомой штучкой! Где-то я уже встречал эти буковки, именно так и собранные! Или это я с СССР перепутал? Так раньше наша страна называлась, как раз до моего рождения.
Я перешел дорогу и направился дальше, теперь уже внимательно глядя по сторонам. К огромной моей радости, многие дома стояли на своих местах. Правда, выглядели они все чуть-чуть по другому. Вон те две кирпичные пятиэтажки очень уж новенькие, чистенькие, и сквериков возле них нет. А есть лишь мусор, плиты разбросанные, кирпич битый, будто стройка только закончилась! Да и не закончилась даже – во второй пятиэтажке и стекла еще не все вставлены! Вон и рабочие суетятся… Что за фигня?
Я прошел стройку, и мне начали попадаться идущие навстречу люди. Их тоже было мало, как и машин. И одеты люди были очень странно… Темные, невзрачные пальто, женщины в основном – в серых платках, мужчины – в шапках-ушанках, как у Романа… Стоп-стоп-стоп! Вот именно, встреченные мною прохожие были одеты, как Роман! Да что они тут, кино снимают? !
Я был уже на миллиметр от разгадки, мысли мои уже стучались осторожно в ее дверь, и тут меня окликнули сзади:
- Ромка, подожди!
Я обернулся. Меня догонял Ром. Я бы его не сразу узнал, потому что одет он был совсем иначе, чем при нашей первой встрече. На голове его красовалась белая шапочка, наподобие той, что космонавты под гермошлем надевают; на ногах были сапоги (не совсем привычной формы, все какие-то угловатые и квадратные, но сапоги, без сомнения, и даже постоянного цвета – темно-серого); брюк видно не было, потому что Ром был теперь в длинной, до самых сапог, куртке - тоже серой, но с металлическим отливом. В общем, походил он тогда на космонавта в самоволке. Но для меня
в тот момент внешний вид Рома не имел никакого значения! Я обрадовался ему, как родному! И даже не сразу заметил на глазах Рома слезы.
- Ты чего? – спросил я, когда увидел, что Ром плачет.
Ром всхлипнул, махнул рукой по носу, глянул на меня неожиданно жалобно и сказал:
- Чего это тут?
- Ты тоже заметил?! – обрадовался я. Тому обрадовался, что, значит, не поехала моя "крыша".
- Заметишь тут! – буркнул Ром, всхлипнул еще раз и сплюнул. – От города одни руины остались!
Я не совсем был согласен с Ромом. Какие ж руины, когда, вон – были старые дома, а стали новенькие, только отстроенные! Хотя… Эти деревянные здания… Некоторые из них и впрямь напоминали руины. В общем, я сказал:
- Ага. А твой дом на месте?
- Какое там! – Ром перестал всхлипывать и стал необычайно сердитым. Злился, небось, на себя, что ревел при мне. – Ни моего дома нет, ни дедушкиного…
- Моего тоже нет, - вздохнул я. – Я вот сейчас как раз к дедушке с бабушкой иду. Не знаю еще… - Я не договорил. Страшно стало. И я спросил: - А ты куда?
- У меня еще прабабушка тут живет. Недалеко… - Ром тоже не стал договаривать. И так все ясно!
И мы дружно зашагали вперед. Говорить ни о чем не хотелось. Я жадно всматривался вдаль. На маячившую впереди девятиэтажку. Именно "маячившую", потому что она маяком торчала над крышами двух-, трех- и пятиэтажных зданий. Похоже, она была единственной "высоткой" на весь город. Вот только та ли это девятиэтажка? Бабушкина ли с дедушкой? Издалека, в ставшем незнакомым городе, это было трудно определить.
Девятиэтажка оказалась той. Тоже непривычно новой, будто только что отстроенной, но той. Я протянул руку Рому:
- Ну, удачи! Я пришел.
- Я тоже, - ответил Ром.
- Что, и твои в этом доме живут?! – обрадовался я за товарища.
- Не знаю, как сейчас, но когда-то будут жить, - непонятно ответил Ром. Он-то уже почти догадался тогда, что к чему! Это я медленно запрягаю.
Мы зашли в подъезд, тоже непривычно чистый, со стенами без надписей, с потолками без клякс копоти… Хотя, одна надпись все же была выцарапана по синей краске стены: "Васька дурак". Я невольно улыбнулся, такой наивной и светлой показалась мне эта одинокая надпись!
В лифте (конечно же стерильном до неприличия и с абсолютно целыми кнопками) я спросил:
- Тебе какой?
- Пятый, - сказал Ром. Вот только тогда у меня впервые что-то ёкнуло.
- Тоже пятый?..
Ром внимательно посмотрел мне прямо в глаза:
- Квартира восемьдесят шесть?
Я кивнул, не отрывая взгляда от Роминых глаз.
Ром непонятно хмыкнул, отводя взгляд.
- Ты когда родился? – спросил он и сам нажал кнопку с цифрой "5".
- Девятнадцатого марта… Сегодня, кстати!
- Чоу-чок! – щелкнул по-птичьи Ром. – А год?
- Девяносто второй. Ты еще век спроси! – нахмурился я. Не по себе мне что-то стало.
- Я и сам догадался, - серьезно сказал Ром и так же серьезно спросил: – А я знаешь когда родился? – И сам же ответил: - Девятнадцатого марта двадцать второго года. Две тысячи двадцать второго!
Тут лифт остановился и распахнул двери. И я ничего не сказал Рому. Мои мысли вновь испуганно прижались друг к дружке и собрались драпать. Но я лишь пригрозил им кулаком. Тоже мысленным, но очень большим и внушительным.
В дверь позвонил я. Открыл ее Роман. Сразу открыл, потому что стоял в прихожей, еще одетый. Видимо, только что пришел. Он как раз снимал шубку с маленькой девочки лет четырех-пяти, и шубейка лежала сейчас на полу, лишь один ее рукав висел на руке девочки. Девочка затрясла рукой и захныкала.
- Катька, не ной! – сказал Роман и стянул с девочки шубу. – Брысь в комнату, сама раздевайся, большая уже! – Он плотно закрыл за девочкой дверь и повернулся к нам. Стянул шапку, расстегнул пальто и хмуро сказал:
- Ну?
- С днем рождения, дед! – сказал Ром. По-прежнему серьезно, как только что в лифте. И я наконец-то тоже догадался. Правда, еще не обо всем. О самом Роме я еще не догадывался. А вот о Романе…
- С днем рождения, папа! – сказал я.
Роман посмотрел на нас, как на полных придурков. Снял пальто, аккуратно повесил на крючок. Стянул валенки, поставил в угол. Поднял с пола смешную сумку, словно сшитую из рыболовной сети. В ней лежали бумажные свертки, буханка хлеба, батон…
- Откуда узнали? – еще сильнее нахмурился Роман. Папа, то есть.
- О-хохонюшки-хо-хо! – смешно вдруг выдохнул Ром и сказал: - Может, в дом пригласишь, чаем напоишь, а там и поговорим?
- Сейчас, - сказал Роман-папа и пошел относить на кухню свою нелепую сетку.
Ром посмотрел на меня:
- Тебя тоже с днем рождения, бать!
- Че-е-го?! – я думал, мои глаза выпадут на пол. Не выпали. Потому что тут до меня дошло все окончательно. Мысли дрожали, как мыши, но смирно сидели на местах. И я ответил, чужим каким-то, хриплым голосом: - С днем рождения… сынок!
И мы начали ржать. В буквальном смысле, по-лошадиному просто. Перезагрузка наконец произошла. Наступила разрядка.
Из кухни выскочил Роман. Папой его называть у меня все же не совсем поворачивался язык.
- Вы что, издеваться пришли?! – заорал он. – Убирайтесь отсюда! А то… - Все-таки он тоже испугался и тоже начал что-то понимать. Но ему было трудней это сделать. Он-то был у себя дома, в своем времени.
- Да не ори ты так, дед! – поморщился Ром. – Послушай сначала!
- Какой я тебе дед?
- Самый настоящий, папа, - вздохнул я. – Это мой сын.
- Вы идиоты, да? – До Романа все никак не доходило. – Или клоуны? Точно, клоуны! Ишь, вырядились как!
- Где? Где клоуны?! – распахнулась дверь в комнату, и из нее выпорхнула девочка Катька в одном валенке.
- А ты чего подслушиваешь?! – совсем распсиховался несчастный мой папа и запихнул девочку назад. – Я кому сказал – переодевайся?!
Из-за двери послышался рев.
- Тетя Катя, не плачь! – крикнул я. Мне стало вдруг весело.
- Расскажи ты ему что-нибудь! – крикнул мне Ром. – Ты же его лучше знаешь!
Действительно, надо не острить а предъявлять доказательства, подумал я. И сказал:
- Тебя зовут Роман, тебе сегодня день рождения. У тебя есть сестра Катя…
- Да что ты говоришь? – зло усмехнулся Роман.
- У тебя папу зовут Сергей, маму – Тамара, - невозмутимо продолжил я. – Ты работаешь программистом… то есть, тьфу, будешь работать программистом… - Я все-таки сбился.
- Эй-ей-ей! – пихнул меня в бок Ром. – А вот это – не надо! Про временные парадоксы слышал?
Я слышал. Читал даже на днях "И грянул гром" Брэдбери. Мне стало неуютно.
- Блин, а мы тут натоптали… - жалобно глянул я на Рома.
- Это, может, еще не страшно, ничего непоправимого мы не успели сделать, - ответил он учительским тоном. – А вот рассказывать о будущем людям прошлого нельзя! Ни в коем разе! Пошли отсюда, бать, раз нас тут слушать не хотят! – И Ром повернулся к двери. Сыграл он, или правда собрался уходить, я так и не понял. Но это подействовало на Романа.
- Ладно, стойте! – сказал он, уже с явным сомнением в голосе. – Раздевайтесь и проходите на кухню. Интересно, чего вы там начитались! Я тоже фантастику люблю.
На кухне было тепло и уютно. Я с любопытством озирался, но ничего знакомого из вещей не видел. Хотя, вон те часы на стене… Я видел такие у дедушки в ящике с разным хламом.
Мы прихлебывали горячий чай, грызли сушки, и Ром рассказывал. Говорил в основном он, я только поддакивал. Мой сынок оказался большим умницей. Или они все там, в двадцать первом веке, такие головастые? Ром выдвинул теорию, что мы, в момент своего рождения (Ром тоже родился в два часа дня, а вот папа точное время не знал, но раз уж пошли такие совпадения – ой ли? – то, скорее всего, и он тоже!), когда нам всем троим исполнилось по двенадцать лет, оказавшись в одной пространственной точке, скатились во вневременье. Возможно, тут сыграли роль и переплетения снежных ходов в различных плоскостях, может еще что, но факт налицо: мы - отец, сын и внук – встретились. А потом выпали во время отца, то есть Романа. Все сходилось.
Еще мы уточнили даты. Ром прибыл из две тысячи тридцать четвертого года, я, разумеется, - из две тысячи четвертого, а попали мы в тысяча девятьсот семьдесят четвертый год. То есть разницы составляли ровно тридцать лет. Может, и это что-нибудь значило.
Роман посмотрел на часы.
- Скоро придут родители, - сказал он. – Не хотел бы я, чтобы они вас увидели!
- Почему? – удивились мы с Ромом.
- Я-то фантастику читаю и, допустим, вам почти поверил. А они? Представьте, я скажу им: знакомьтесь, это мои сын и внук! Сразу же вызовут врача для всех троих. Или для меня врача, а для вас – милицию.
- Ну, пойдемте тогда к снежным ходам, - сказал Ром.
- Зачем? – не понял я. Все-таки среди нашей троицы я, наверное, оказался самым тупым. Даже папа догадался:
- Только оттуда у вас есть шанс попасть домой…
- И, мне кажется, только сегодня, - добавил Ром.
- Или через год, - очнулись, наконец, и мои мысли.
- Давайте лучше сегодня, - поежился Ром. – Что-то мне как-то здесь…
- Не нравится? – насупился Роман. – Конечно, у вас там уже…
- Стоп-стоп-стоп! – словно мельница, замахал руками Ром. – Ни слова больше! Не надо меня подначивать! Я все равно ничего не расскажу! И ты, бать, не рассказывай! А то вот изменится будущее – и куда мы с тобой вернемся?
- Ладно вам, секретчики, тоже мне! - фыркнул папа. Но обида в его голосе проскользнула. – Пойдемте, давай! А то ведь точно попадетесь сейчас. – И он принялся натягивать пальто.
- Постой, а ты-то зачем пойдешь? – удивился я, и Ром поддержал меня:
– Ты же дома! Сейчас родители придут, день рождения праздновать будете!
- Не, ну вы даете! – возмутился мой юный папа. – Вы же сами убедили меня, что ты – мой сын, а ты – мой внук! Ведь мы же семья! Как я могу свою семью бросить в такую минуту?!
- Пап, а ты мне сегодня утром почти то же самое говорил, - улыбнулся я.
- Ну, вот видишь! – Папа приоткрыл дверь в комнату и крикнул туда: - Катя, сиди тихо, сейчас папа с мамой придут, а я пойду друзей провожу!
- Слушай, пап, - дернул я Романа за рукав. – Дай я с твоей сестренкой поговорю! Это же тетя Катя! Интересно же… Я ей про будущее рассказывать не буду! – сразу предупредил я возможный протест Рома.
- Давай, только быстро! – папа открыл дверь в комнату. – Засекаю две минуты!
Я заглянул в комнату, где на диване сидела девочка Катя – моя тетя Катя – и листала книжки с картинками. В этой комнате я бывал так часто, а поди ж ты – совсем ее не узнавал! Все было в ней другим, даже запах – и тот отличался, как мне показалось.
- Привет! – сказал я тете Кате. – Читаешь?
- Привет, - ответила девочка. – Смотрю картинки. Я еще не умею читать. А ты клоун?
- Нет, я просто мальчик. Может, и буду когда-нибудь клоуном, только вряд ли. А ты кем хочешь стать?
- Продавцом. У них знаешь, сколько конфет?! А ты мне конфету принес?
Я хотел развести руками, но тут вспомнил, что сегодня не пришел в школу Витька Пахомов, и причитавшуюся ему конфету я сунул в карман.
- Подожди! – Я расстегнул куртку, залез в карман пиджака и жестом фокусника достал оттуда большой шоколадный батончик в яркой обертке. Слегка помятый, правда. Катя захлопала в ладоши:
- Ты не клоун, ты – фокусник! Спасибо тебе, добрый мальчик!
- Пожалуйста, вежливая девочка! – поклонился я. – А теперь – до свидания!
- Ты еще придешь?
- Обязательно! – ответил я, очень-очень надеясь на то, что не соврал.
В прихожей дед со внуком (удивительно, но я уже привык к этой несуразице!) о чем-то напряженно шептались. Увидев меня, оба сразу замолчали. Роман был красный, как пожарная машина, Ром – обычного цвета, но очень сердитый. Я перевел взгляд с одного на другого, но ничего не сказал.
Только мы вышли из подъезда, как папа дернул нас за рукава:
- Бежим! Вон мама идет!
И мы понеслись. И бежали до самой школы, то есть до заветного нашего сугроба с ходиками. Уже темнело и лезть в черную дырку очень не хотелось. Но и оставаться навсегда – или хотя бы на год – в прошлом хотелось еще меньше.
И все же, чтобы как-то оттянуть неприятную минуту, я спросил:
- О чем это вы там шептались в прихожей? А ну-ка, сынок, отвечай, когда отец спрашивает!
Но ответил Роман:
- Он мне не ответил… Может, ответишь ты? – голос папы задрожал, и сам папа, похоже, снова покраснел, хотя из-за сгустившегося сумрака я не был в этом уверен. – Это ведь ни на что не повлияет, ты мне только ответь: "да" или "нет".
- Как хотите! – демонстративно отвернулся Ром.
- Да в чем дело-то? – спросил я.
- Мою жену… - начал папа, - …твою маму Аней зовут? – И он так посмотрел на меня, что даже в полумраке я увидел, какой надеждой горят его глаза. Мне стало так жалко его, что я чуть было не соврал. Но я вспомнил папины слова про семью, вспомнил мою любимую мамочку и честно ответил:
- Нет. Но ты не переживай, папа, ты ее очень любишь! И она тебя.
Ром фыркнул. И тогда я дернул его за рукав, поворачивая к себе лицом. Папа подсказал мне то, до чего сам бы я, пожалуй, не догадался!
- А скажи-ка мне, сынку, как зовут твою маму?
- Я согласен ответить только "да" или "нет"! – заторговался сынок. Какие они там торгаши, в своем будущем!
- Хорошо. Ее зовут Марина?
- Да… - удивился Ром. А мое сердце так и забарабанило в груди африканские ритмы победы!
- А фамилия? – решил я "колоть" сыночка до конца.
- Ладно, так и быть, скажу! – выдохнул Ром. – Неманова…
- Погоди, - оторопел я. – Но это же моя… наша фамилия!
- Правильно. А моя мама и есть член нашей семьи! – захохотал Ром.
- Ух, ты, поросенок! – легонько двинул я его кулаком. – Подловил отца и рад! За это раскроешь сейчас самую главную тайну будущего: что за дурацкую одежду вы там носите? Почему она то была на тебе не пойми какая, то совсем другая стала?
- Да это тоже, наверное, нельзя, - почесал затылок Ром. – Ну, ладно, я же все равно технологию не знаю… Просто одежда у нас универсальная. И трансформируется в нужную силой мысли. И цвет можно мысленно подобрать, и фасон, и все, что угодно! А в сугробе этом я растерялся, мысли разбежались, потом вас увидел, чудных таких, вот и сбилась настройка моего костюмчика…
- Сам ты чудной, - сказал я, не зная, верить Рому или нет. Да и какая разница, если все равно я сам все увижу, в будущем. Если, конечно, удастся вернуться домой… Хотя, прикинул я, даже оставшись здесь, шестьдесят лет я, может быть, протяну. Но оставаться здесь не хотелось. И я нырнул в снежную дыру.
Очень скоро я очутился в "нашей" пещере. Отодвинулся к противоположной стенке, чтобы не двинули меня по носу родственнички. Вскоре раздалось пыхтение одного, а потом и другого.
- Постойте! – осенило меня вдруг (что-то мысли мои в последнее время осмелели и стали вести себя в голове совсем по-хозяйски). – А зачем залез сюда папа?
- В смысле, дед? – переспросил Ром.
- Ну, не я же! – ответил я.
- Так мы же не попрощались! – сказал Роман. – Что такого? Вы уйдете, я вылезу – и домой!
- Да? – спросил я. – А ты уверен? И как мы, кстати, будем отсюда уходить?
- Каждый в тот ход, откуда сюда попал… - В голосе папы слышалось большое сомнение.
Я стал нашаривать "свой" ход. Водил руками по твердому снегу, пока не добрался до той дыры, откуда мы только что вылезли. С другой стороны приблизилось пыхтение Рома.
- Что-то я свою не нашел… - сказал он.
- Я тоже, - сказал я. – Выходит, у нас один ход на троих?
- Да ну, ерунда, - подал голос папа. – Значит, мы просто не в тот ход залезли! Давайте назад!
Но я уже был почему-то уверен, что залезли-то мы правильно. И был уверен, что никуда мы сейчас из этого хода не вылезем. Так я и сказал вслух.
- Да ну, ерунда! – снова сказал папа. – Сейчас я вылезу и снова залезу!
Его не было очень долго. Я даже стал за него бояться – что, если он заблудится окончательно в межвременье? Как я буду жить без моего любимого папочки? Да и как я вообще буду тогда жить?! Мне чуть плохо не стало! Но в этот момент послышалось шуршание, и папа свалился нам с Ромом под ноги.
Он даже говорить ничего не стал. И так все было ясно.
- Значит, выйти может только кто-то один… - неожиданно всхлипнул я. Ведь даже не собирался реветь, а вот ну-ка… Нет, надо держаться! Перед папой еще не так стыдно, а вот перед сыном! И сын пришел мне на выручку:
- Не кто-то один, а все, но в какое-то одно время! – Нет, все-таки в будущем соображают лучше!
- Сначала надо понять, как! – сказал папа.
- А как у нас получилось в прошлый раз? – спросил Ром.
- Вы оба двинули меня башмаками по носу! – буркнул папа.
- Что, снова бить? – в голосе Рома слышалось сомнение.
- Постойте! – вспомнил я папину странную фразу, сказанную утром. – Папа, тот, из две тысячи четвертого, сказал мне сегодня, что не обязательно по носу бить, можно просто по плечу хлопнуть!
- Значит, он, то есть я, здесь уже был? – подал голос папа нынешний. – Значит, все у нас получилось? Нас же там, в твоем времени не трое?
