Пожалуй, даже у самого благополучного ребенка бывают в жизни моменты, когда «достают» и любящие
мамы-папы, и лучшие друзья, и хочется тогда сбежать подальше от всех – куда-нибудь на
необитаемые острова. Вот и Федьке захотелось того же. И пусть себе Федька прикидывается, что это
он от цивилизации бежит – мы ему все равно не поверим, мы-то знаем, откуда у мертвого осла уши
растут – чтобы от цивилизации отказаться, вовсе незачем на безлюдную-то планету удирать. И
сквозь беззаботный смех – «Имя…», пожалуй, самый веселый и озорной из всех рассказов конкурса, –
слышится грустная, даже тревожная, нотка.
Какой наказанный родителями мальчишка не думал в сердцах, когда наказание казалось особенно уж
несправедливым: «вот возьму и умру сейчас – то-то вы пожалеете, то-то спохватитесь, а вот фигли
– уже поздно», – и представлял себе сладостную картину собственных похорон с раскаивающимися
родителями и рыдающими друзьями вокруг гроба – с непременным, впрочем, последующим воскрешением
и торжественными обещаниями (родительскими) впредь никогда-никогда больше не наказывать любимое
чадо. Словом, полный Том Сойер со товарищи.
Впрочем, можно и не умирать, а вовсе даже эмигрировать куда подальше. В Простоквашино, скажем.
Или куда поближе – на свою собственную планету. «Идёшь по своей планете, никому ты не нужен,
никому от тебя ничего не нужно. Никто тебя не дёргает». Конец цитаты.
Нет, не конец, не удержусь, злоупотреблю цитированием сверх меры: «Можно плеваться (Федька
плюнул), можно сорить (Федька бросил удочку), а можно этого и не делать (Федька вернулся,
засыпал плевок песком и взял удочку в руки)». Нет, право слово, великолепно же
сказано-написано, а?
Или вот еще:
«– Феденька, вернись.
– Нет.
– Вернись, Федя!
– Не вернусь!
– Вернись, кому говорю!
– Мама, ты же знаешь, что я отказался от цивилизации! – закричал в трубку Федя. – Алло! Алло
Мама?
– Алло…
– Папа?
– Фёдор, ты зачем довёл маму до слёз? – осуждающе спросил папа».
…
«– Алло! Феденька, ты жив? С тобой всё в порядке?
– И тебе привет, мама. Целых пять минут не слышались.
– Феденька, обещай, что, как только в телефоне сядут батарейки, ты вернёшься! – попросила мама.
– Батарейки не сядут, – сказал Федька, и добавил ласково. – Мам, здесь красиво… Мам? Папа, не
доводил я её до слёз!»
Вот она, мама, как живая, а материала-то пошло – всего ничего, несколько обычных фраз. Ну,
разве не чудо?
Мне очень хочется сравнить рассказ с разложенными передо мной фотографиями: каждая сценка –
отдельная «фотка», и на каждой Федька – немножко другой, чуть менее беззаботный, чуть больше
понимающий тех, от кого удрал на свои «необитаемые острова». Так что если «Федька с первой
фотки» не мог не сбежать, то «Федька с последней» не мог не вернуться. А показать, как меняется
мальчишка, да еще в таком небольшом рассказике – это, знаете ли, тоже сродни чуду.
Так что берите в руки листочки с текстом – или садитесь поудобнее перед монитором, – и
перечитайте еще раз это маленькое чудо под названием «Имя для моей планеты». А потом плюйте на
заедающие будни и бегите на свою собственную необитаемую планету.
Но только, чур, – вовремя возвращайтесь к тем, кому вы дороги.
|